И оживут слова - Наталья Способина

пойму, ради кого… – начала я, а потом вспомнила, как увидела ранение Радима еще до того, как квары успели выстрелить. – Радимир?

Альгидрас не ответил, но я чувствовала, что угадала.

– То есть я теперь должна его оберегать? Но как? Почему вместо Всемилы?

– Всемила вела его к гибели, – подал голос Альгидрас. – Сперва своей жизнью, а потом своей смертью.

– Выходит, ты не шутишь, когда говоришь, что, если я расскажу ему правду о Всемиле, это его убьет?

– Нет.

– А что, если он сам поймет?

Альгидрас отрицательно качнул головой.

– Но я же другая! Сколько ей было лет?

– Весен или зим!

– Не занудствуй! – я сбросила его руки с плеч.

– Восемнадцать.

– Восемнадцать? Ты только что сделал мне комплимент! Я старше!

– Плен… Вон княжич ребенком за несколько дней поседел.

– Хорошо… – медленно произнесла я. – Но в остальном? Неужели мы так похожи?

– Э-м… Ну… Всемила была… чуть… больше, – взгляд Альгидраса сполз куда-то в район моей груди, а потом метнулся к лицу.

Напряжение отпустило меня так внезапно, словно где-то порвалась струна. Я едва не расхохоталась, потому что сконфуженный Альгидрас – это было то еще зрелище. Я готова была поклясться, что он покраснел.

– Девятнадцать – это у вас много лет, говоришь? Совсем взрослый?

В ответ он привычно сморщил нос, и я поймала себя на мысли, что меня жутко умиляет эта его привычка. А потом он изобразил вежливую улыбку и, сказав «доброй ночи», сделал вид, будто собирается уходить.

Я перехватила его за рукав и вернула на место. Он мне это позволил.

– А ты… прости, не мое дело, но у вас же тут рано женятся, – выпустив его рукав, произнесла я. – Ты…

– У меня не было жены. Детей тоже не было. В Свири у меня нет невесты. Жены, как сама понимаешь, тоже. Из семьи – семья Радима. И я буду при Радиме до тех пор, пока это будет нужно.

– Зачем ты мне все это говоришь? – растерялась я.

– У меня уже был похожий разговор. Так что лучше скажу все сразу, чтобы не тратить всю ночь.

– Разговор был со Всемилой?

Он коротко кивнул.

– Слушай, я понимаю тебя, но я – не она.

– Порой похоже.

– Ну, ты же сам хотел, чтобы было похоже, – нервно усмехнулась я.

Альгидрас лишь тяжело вздохнул.

– Что сказала тебе Помощница Смерти? – спросила я, перебирая в уме оставшиеся вопросы.

– То же, что ты сказала мне. Что ты не сестра воеводе, а настоящая Всемила мертва.

Мое сердце подскочило.

– А она может сказать Радиму?

Альгидрас медленно покачал головой, глядя мне в лицо.

– Они не с людьми. С ними никто не говорит.

– Но ты же говоришь.

– Потому что я из ума выжил, богов не боюсь, обычаи не чту и что-то там еще, – натянуто улыбнулся Альгидрас.

– А на самом деле?

– Ты видишь меня? – внезапно спросил Альгидрас, вглядываясь в мое лицо. Я поежилась от его взгляда.

– В каком смысле?

– Так, как остальных здесь.

Мое сердце пропустило удар. Я вдруг сразу почувствовала, что под распахнутую куртку задувает холодный ветер, что ступни в домашних туфлях окоченели, услышала шумное дыхание Серого у наших ног и треск сверчков вокруг. Словно реальный мир, который я не замечала в течение нашей беседы, вдруг начал проявляться и обретать черты. И вот сейчас в невозможно ярком лунном свете лицо Альгидраса стало выглядеть застывшим слепком, точно скульптура какого-то древнего божества. Нет, оно не было красивым. Его не хотелось коснуться или запомнить. На него было страшно смотреть, потому что каждая черточка впечатывалась в память; и я почему-то знала, что и через десятки лет не избавлюсь от этого образа. Говорят, так происходит с теми, кто увидел хотя бы раз улыбку Моны Лизы. Ее любят ругать на расстоянии и насмехаться над репродукциями, но стоит хоть раз увидеть… Я не видела улыбки Моны Лизы, но в тот миг я поняла тех, кого она не отпускает.

Чтобы как-то развеять чары, я коснулась руки Альгидраса. Почти ожидала, что под пальцами окажется холодный мрамор, но его кожа была теплой, несмотря на ночную прохладу. Он опустил взгляд на мою руку, и видение исчезло, словно его и не было.

Я подумала, что могу соврать. Сказать, что не понимаю, о чем он. Или же что вижу его прошлое так же, как прошлое семьи Радима, но что-то подсказывало, что он и так знает ответ.

– Нет, – тихо сказала я, почти ожидая, что мой голос разнесется по двору потусторонним эхом.

– Ясно, – кивнул Альгидрас, не отнимая у меня руки. – Почти у каждого народа есть предания о том, как вождь, воевода или староста влюбляется в Ту, что не с людьми, и эти истории всегда плохо кончаются. Такие союзы гневят богов, и боги наказывают неразумных. Потому-то Тех, кто не с людьми, всегда сторонятся, – закончил он тоном, которым обычно изрекают мудрость, заключенную в преданиях.

Я затаила дыхание, ожидая продолжения, но Альгидрас посмотрел мне в глаза и улыбнулся.

– Но это всего лишь предания, – ответила я, тоже попытавшись непринужденно улыбнуться, потому что не знала, как относиться к его словам. Как его рассказ о Тех, что не с людьми, относится к тому, что я не могу его видеть? Он один из них? Он был рожден от такого союза? Он тоже прядущий?

– Кто ты? – непослушными губами произнесла я, чувствуя, как мурашки бегут вдоль позвоночника.

– Легенды и предания не всегда врут, – невпопад произнес Альгидрас, высвобождая руку, будто и не слышал моего вопроса.

– Кто ты? – снова повторила я. – Ты веришь в предания, но при этом не сторонишься этой женщины. Ты веришь в мою странную историю. Ты знаешь, что я вижу других людей. Тебя вообще ничего не удивляет! Кто ты?! – мой голос взлетел на тон выше сам собой. Мне нужно было знать правду.

– Ти-ше! – вновь откликнулся Альгидрас, опасливо оборачиваясь в сторону окон.

Мне показалось, что он просто тянет время, потому что он провел ладонью по лицу, словно стирая усталость, взъерошил волосы на затылке, поправил повязку на запястье и только после этого посмотрел мне в глаза. Несколько секунд он разглядывал меня так, точно пытался выискать на моем лице правильный ответ. И странное дело: все эти обыденные человеческие жесты почему-то не делали его менее потусторонним. Наоборот. Будто он просто умело приспособился казаться обычным.

– Я просто последний из рода хванов, – наконец сказал Альгидрас, словно это все объясняло.

Внезапно в доме раздался стук. Я подскочила, а Серый метнулся к крыльцу.

– Добронега, – прошептала я в панике, глядя на Альгидраса.

Он быстро сорвал с меня свою куртку и шепнул:

– Скажешь: воздухом дышала!

Я не успела опомниться, а Альгидрас уже перемахнул через забор. Серый, вернувшийся от крыльца, видимо, обиделся, что с ним не попрощались, и принялся метаться по двору. Быстро оглядев себя, я в ужасе подумала, что стоит Добронеге увидеть мое замызганное платье без пояса… Пояс! Я бросилась к калитке, едва не врезавшись в Серого, метнувшегося туда же. Пока я пыталась отвязать пояс от засова, Серый в неистовстве бился в запертую калитку.

– Серый, тише! – умоляла я, сдирая пальцы в кровь.

Каким-то чудом мне удалось наконец справиться с узлом. Быстро завязав пояс на талии, я направилась к дому. Как раз в этот момент скрипнула дверь, и на крыльце в пятне дрожащего света появилась мать Радима. Мы с Серым бросились к ней одновременно.

– Ты почему не спишь, дочка? – Добронега приподняла лампу, стараясь меня рассмотреть.

– Я… я с Серым играла, – почти не соврала я, понимая, что иначе объяснить свой вид просто не смогу.

– Хорошо все? – прищурилась Добронега.

– Да, – я попыталась улыбнуться, но губы не слушались.

Серый снова метнулся к калитке и стал биться в доски.

– Серый беспокоится, – негромко проговорила Добронега, не отводя от меня взгляда. – Пойдем в дом.

Я послушно пошла следом, уже на крыльце напоследок оглянувшись на Серого. Пес носился кругами по двору и то и дело прыгал на высокий бревенчатый забор, скребя когтями дерево. Отчего-то у меня засосало под ложечкой. Мне хотелось успокоить его, но Добронега потянула меня