Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

объедками с чужого стола! Угрозы только раззадорят хищников, нужно бросить им кость, чем-то пожертвовать — но чем? Чем?..

"Как бы ни сложились обстоятельства, Его Величество никогда не согласится на бесчестящие его уступки, — читал Коленкур очередное письмо из Парижа. — Высшим бесчестьем Е.В. считает передачу любого пункта во Франции или уплату какой бы то ни было суммы денег, но чтобы выкупить у неприятеля часть оккупированной территории, Е.В. согласится передать ему Венецию и Пальманову в Италии, Магдебург и Гамбург в Германии, при условии, разумеется, что их гарнизоны свободно вернутся во Францию, а магазины и артиллерийские парки, устроенные в сих крепостях Его Величеством, и военные корабли, являющиеся его собственностью, останутся за ним. Что касается мирного договора, Франция должна сохранить свои естественные границы без малейшего сокращения, это непреложное условие, от которого Е.В. не отступит никогда…"

Каждая новая депеша вонзала кинжал в израненное сердце: Мюрат передался австрийцам! Евгений де Богарне получил приказ покинуть Италию и укрепить оборону Лиона, но не подчинился! Дания объявила Франции войну! Неприятель уже в Дижоне! Коленкур продолжал свой путь с таким чувством, будто поднимался на Голгофу, но в каждом новом городе его поджидали толпы обывателей, кричавшие: "Да будет мир! Да здравствует герцог Виченцский!"

Остановившись пообедать в Труа, в семнадцати лье от Шатильона, он узнал, что неприятель уже занял этот город накануне. Коленкур потребовал себе трубача и унтера для сопровождения. У первого же вражеского аванпоста он велел отвести себя к начальнику, которым оказался князь Ауэрсперг. Герцог Виченцский показал ему письмо Меттерниха; князь пожелал ему счастливого пути и предоставил конвой. В Шатильон прибыли около одиннадцати, там стояли баварцы. Их командир тотчас явился к Коленкуру, предоставив себя в его распоряжение; следующим посетителем был помощник мэра. Министр спросил его, не испытывают ли обыватели притеснений; тот поспешил ответить, что оккупанты ведут себя сносно, но реквизируют одежду и недовольны тем, что ее мало. Несмотря на поздний час, Коленкур послал известить о своем прибытии канцлера Меттерниха и князя Шварценберга.

Через день баварцев сменили австрийцы, поставившие почетный караул у дверей Коленкура. Новости, прежде сыпавшиеся как из ведра, теперь с трудом просачивались сквозь щели во множестве плотно закрытых дверей. Форт Жу в Вогезах и крепость Бельфор у "ворот Бургундии" держат оборону. Император Александр вместе с гвардией прибыл в Лангр, в двух десятках лье от Шатильона. Императора Франца, задержавшегося в Везуле, там ожидают не раньше чем через несколько дней. Меттерних молчал как рыба. Не выдержав, Коленкур написал ему снова: английский министр иностранных дел уже наверняка добрался до континента; двенадцать дней потрачены впустую, а все это время гибли люди — неужто судьба человечества зависит от скорости, с какой путешествует лорд Каслри? Что выиграет Австрия от этой отсрочки?.. Едва он положил перо, как слуга доложил о приходе графа Лихтенштейна. Граф сообщил, что император Франц благополучно прибыл в Лангр, где к нему присоединились князь Меттерних и лорд Каслри. Коленкур оставил Лихтенштейна обедать, и тот без умолку говорил о мире, выражая полнейшую уверенность в счастливом исходе переговоров.

***

"Солдаты! Пока я считал, что Император Наполеон сражается ради славы и процветания Франции, я бился рядом с ним. Но сегодня иллюзии рассыпались в прах. Император желает только войны. Я предам интересы и моей бывшей родины, если не порву связи с ним и не примкну к союзным державам, чьи благородные помыслы устремлены к укреплению тронов и независимости наций… Солдаты! В Европе есть только два знамени. На одном вы прочтете: религия, мораль, правосудие, умеренность и терпимость; на другом — лживые посулы, насилие, тирания, преследование слабых, война и траур в каждой семье! Выбирать вам!"

Скомкав листок, Наполеон швырнул его на пол. Мюрат! Нет, это невозможно! Он не мог написать это сам! Это все Каролина — да, это она заставила его пойти на предательство, она вертит им, как хочет! Какое бесстыдство! Так пусть же знает, что это ей с рук не сойдет! Короткое, резкое, суровое письмо, продиктованное секретарю, император велел адресовать "Неаполитанской королеве".

В парадном зале Тюильри уже собрались офицеры Национальной гвардии. Вернув своему лицу выражение спокойного величия и уверенности с оттенком доброжелательности, Наполеон вышел к ним об руку с Марией-Луизой. Римский король семенил на два шага впереди. Представление офицерам было отрепетировано заранее, и маленький Наполеон хорошо усвоил урок: он важно, не торопясь, шествовал вдоль строя, а нацгвардейцы отдавали ему честь. Когда все вышли, император взял сына на руки, поцеловал и пообещал ему настоящую саблю. Луиза смотрела на них, светло улыбаясь.

После обеда Наполеон напутствовал сенаторов, отправлявшихся по департаментам проводить мобилизацию.

— Не боюсь в этом признаться: я слишком много воевал, строил громадные планы, хотел сделать Францию мировой Империей! — говорил он негромким, надтреснутым голосом. — Эти проекты оказались несоразмерны численности нашего населения. Я должен искупить свою вину: я слишком рассчитывал на свою удачу, и я искуплю ее. Я заключу мир так, как того требуют обстоятельства, — чтобы он унизил только меня. Я должен страдать, а не Франция. Она не совершала ошибок, она проливала свою кровь, шла на любые жертвы. Так пусть же вся слава моих предприятий достанется ей одной. Поезжайте, господа, объявите в ваших департаментах, что я заключу мир, что я больше не требую крови французов для своих проектов — для себя самого, как любят сейчас говорить, — однако она нужна для Франции, для целостности ее границ! Я призываю французов на помощь французам!

На рассвете он склонился над кроваткой Римского короля. Мальчик крепко спал на боку, подложив под щечку кулачок; отец осторожно погладил его льняные волосы. Когда он проснется, то увидит отцовский подарок — пару маленьких пистолетов работы Лепажа. Лицо Луизы было мокро от слез. Наполеон крепко обнял ее, поцеловал в лоб и быстро вышел. Во дворе Тюильри уже были приготовлены пять карет, запряженных четверней.

Обедал император в Шато-Тьерри, ночевал в Шалоне-на-Марне. Утром, приехав в Витри, он приказал Бертье раздать солдатам двести с лишним тысяч бутылок вина и водки из местных погребов. На следующий день, под проливным дождем, Наполеон с тридцатью тысячами "марий-луиз" выбил из Сен-Дизье русских, составлявших передовой отряд Блюхера, и зашел ему в тыл.

39

В Минске конвой снова сменили. Офицеров отделили от солдат и собрали в одной большой избе. Их осталось всего двадцать два, они стояли молча и ждали безучастно.

Дверь открылась, впустив из сеней клуб морозного пара, который окутал молодого офицера в башлыке поверх фуражки и шинели, крест-накрест обхватившем его грудь, и