Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

class="p">– Вот и прекрасно! Стратегию с тактикой не спутаете…

– А то наши дуболомы даже в карте разобраться не могут, – усмехнулся командир, забираясь на нары, устроенные в самом углу большой землянки. Водянкину с его продотрядом нынче за харчем по сельским дворам отправляться, а они на карте Хлынино с Зориной путают. Им, татарам, все равно. Ну, нет у людишек образования! Откель им разбираться в тактике нашей той и стратегии?

Он почесал грудь, нагнулся к молодой Зинке.

– Зин, встань-ка! Хватит дрыхнуть… Воды принесь, дровец в печку подбрось – задубеем с таким истопником!

Зинка заворочалась под овчинным тулупом, поправила на голове гребень, державший водопад её волос на маленькой головке. Не стесняясь командира, встала с нар в одной исподней рубахе, сладко потянулась…

– Гришка, гад, – улыбнулась грудастая Зинка, жалевшая многих молодых партизан, не успевших до войны нагуляться с девками, – гони гребенку: гниды голову грызуть…

Григорий Петрович, не ответив своей пассии, молча оделся и направился к обитой стеганым одеялом двери.

– Товарищ командир, я посмотрю, что да чего там… – на ходу бросил он отцу.

Петр Ефимович, покряхтев, улегся, глядя, как хозяйничает солдатка Танька. Та, почувствовав на себе командирский взгляд, засмущалась, одернула подоткнутую под резинку юбку и выронила тряпку из рук.

– Я тебя, доктор, чего позвал, – сказал командир. – Заели, мать их, клопы нас тута… В тулупах и одеялках, видать, с собой из посадских домов притащили кровососов.

– Нет житья! Спать невозможно, – вставила Зинка, причесываясь. – Дусту, что ли, дал бы, доктор…

– Не поможет.

– А ты помоги, коль доктор, – пробурчал Петр Ефимович.

– Попробую, впрочем… – ответил и я.

– А чё руки-то дрожат? – спросил он. – Кур воровал? Аль от страха?

Не хотелось с ним соглашаться, но в глубине души понимал, что это от страха. Вечного страха, который живет в каждом из нас. Страх этот основа инстинкта самосохранения. Это его плюс. Но страх этот парализует и волю, и психику и даже моторику кишечника. И когда страх одерживает победу над разумом, и волей, необходимый компонент самосохранения индивидуума становится источником его гибели.

Значит, страх и есть то необходимое зло?.. И только время может вылечить это зло. И это время еще не пришло.

– Так как же спастись, перевести клопов этих, а? – спросил командир, пытаясь справится с тиком на лице.

– А вы нарубите березовых суков, постелите их на полати, где устроены ваши постели, – через неделю ни одного клопа не останется, – дал я верный рецепт. Мы так в блиндажах первой мировой делали.

– Куды ж они денутся, доктор? – поднял густые смоляные брови с седым подбоем на краях Карагодин.

– Сбегут, – ответил я.

– В землянку к Водяре? – засмеялся Петр Ефимович. Потом разом посмурнел, метнул тяжелый взгляд в начпрода:

– Ты зачем, харя ненасытная, весь спирт у доктора вылакал?

– Не я, товарищ командир! – не поворачиваясь к Петру Ефимовичу, ответил Водяра, втянув голову в плечи, будто ожидал удара.

– В глаза! В глаза мне, падла, смотреть!..

Водянкин повернулся к грозному партизанскому бате.

– Васька Разуваев подбил… Виноват, командир.

Он опустил голову, но тут же встрепенулся:

– Только помни: повинную голову меч не сечеть…

– Мой сечет, – засмеялся Карагодин. – Поедешь по деревням с обозом, добудь ведра два самогону… Так сказать, для медицинских нужд…

– Два ведра – много. Одного хватило бы…

– Я же сказал, для медицинской нужды».

Вставив полные ноги в валенки, на мороз выскочила Зинка.

– Березовых дров тащи, девка, – вслед ей крикнул командир. – От них нам жару больше.

Когда девушка вышла, сказал, вздохнув:

– Хотя ей там, за занавесью, Гришка мой и без березовых палок жару даёть… Стон стоить по полночи, доктор. Для меня невыносимый.

И он опять захохотал, меняя настроение.

– Слухай, товарищ военврач! – спустил он лохматую голову с нар. – У тебя, случаем, пилюлек… таких, этаких, для меня, старого, – он лукаво подмигнул, – не найдется в партизанской аптечке?

– Каких пилюлек? – сделав вид, что не понял, спросил я.

Петр Ефимович потянулся к задастой Таньке, подметавшей в землянке пол, достал рукой до её мягкого места и звонко шлепнул ладонью по мягкому месту.

– Да шоб и я Танюху порадовать мог… А то близок локоть, да не укусишь… Найдешь?

– Приготовлю, – пообещал я. – Должны улучшить эрекцию.

Он молодцевато спрыгнул с нар, стал искать валенки.

– Танька! Слыхала, шо доктор пообещал? Тащи тушёнку из ящику, да для сугрева души по пять капель.

Татьяна разогнулась, поставила веник в угол.

– Там тушенки – с гулькину письку, – сказала она. – Когда отец харчей ишшо привезеть?

И расхохоталась:

– Сдохнем тут с тобой, в обнимку опосля порошков доктора…

– Цыц, кобыла! А то живо на живодёрню поскачешь, – отрезвил солдатку командир.

Крутобедрая Танька достала уже открытую банку армейской тушенки, черные кургузые сухари и «гусыню», заткнутую бумажной пробкой, с остатками мутного «буракового» самогона.

– Отцу не наливай! – приказал командир. – Он на боевое задание идеть!

– А для сугреву?.. – жалобно заканючил Водяра. – Задание шибко опасное, смертельное, можно сказать, боевое задание… У зоринских куркулей хоботьев47 в прошлый раз не выпросил. Говорять, вы там ховаетесь в лесу, пьёте, жрете да баб это самое, а нам страдать в холодных и голодных хатах… Мол, как начнете немца лупить, тогда поглядим, шо вам собрать к вашей обедне… Страсть, как харчи по селам нынче собирать!

– А ты винтовку у Тараса возьми! Пуганешь, коль продразверстку партизанскую откажутся исполнять… Пужанешь винтом-то, они и подобреют, – рассмеялся Карагодин.

– Не-а, – наливая себе в кружку, ответил Водяра. – С винтом, если немцы словят, сразу висеть мне на суку березовом… А так отбрешуся: мол, из Тыры я, вещи на харчи меняю. Нынче таких менял немало по дворам лазит.

Петр Ефимович спорить не стал:

– Хрен с тобой, сельповская крыса… – махнул он рукой. – С ружьем али без, но продуктов нам заготовь. Иначе я тебя на свой сук сам подвешу.

Водяра махнул с полкружки, неслышно захрустел сухарем – деликатно, не жадно, будто мышь под полом.

– Боевое задание будет выполнено, товарищ командир! Ты даже не сумлевайся… – посасывая сухарь, невнятно просюсюкал начпрод. – У самого брюхо к хребту подвело, мочи никакой моей нету.

Карагодин обулся, сел рядом со мной на лавку.

– А ты, доктор, пиши заявление в партию… Мол, так и так, хочу бить своих бывших земляков. До последнего патрона и куска хлеба. Ха-ха…

И командир смахнул набежавшую от смеха слезу.

Настроение его шло в гору. И это пугало меня как врача.

– А пока не приняли, будешь ИО.

– Кем? – не понял я сразу.

– Исполняющим обязанности начштаба.

– Спасибо за доверие, – сказал я без энтузиазма. И