Цветочки Александра Меня - Юрий Пастернак

В эти годы мы жили на даче в Перово. Она фигурирует в романе Володи Кормера «Наследство», где отец Александр послужил прообразом отца Владимира. В сущности, это был дом в нынешней черте Москвы. Его построила бабушка Ксении (Покровской. – Ю.П.), которая была женой профессора Московского университета, проходившего по делу Промпартии и не дождавшегося суда, – он умер в заключении от сердечного приступа. Вдову с детьми выселили из роскошной профессорской квартиры на Садовом кольце, но дали возможность построить дом. Сама бабушка Ксении умерла в 1962 году, но дом сломали только в 1974-м. Несколько преувеличивая значение этого дома, отец Александр называл его «Ноевым ковчегом». Лёва Регельсон[23] там часто бывал. Некоторое время там жил Серёжа Хоружий. Там находил себе пристанище Миша Меерсон, который бегал от родителей и не хотел с ними жить. Там же собирался его семинар, в котором участвовали Женя Рожков и Саша Юликов (Сеза).

Миша Меерсон был человеком предприимчивым, хотел всех со всеми связать, у него были знакомые и в Церкви, и в политике. И он попытался познакомить демократическое движение, в частности, Виктора Красина[24] с отцом Александром. И вот что характеризует отца Александра: он, зная, кто такой Витя, чем он занимается, имея полную информацию о том, что такое демократическое движение, наотрез отказался от этого знакомства. Понятно, почему: это совершенно разная деятельность. Отец Александр всегда старался не вмешиваться в политику. По-видимому, он просто считал, что это не его дело. Он живо всем интересовался, принимал людей, занимавшихся политикой, но не участвовал во всяких «акциях».

Григорий Померанц

Лет пятнадцать тому назад отец Александр, прочитав моё эссе о пене на губах, превращающей змееборца в нового змея, остановился перед иконой из собрания Московской патриархии и показал мне лик св. Георгия, сохранявшего отрешённый покой в битве с чудовищем. Я согласился, что на хорошей иконе это действительно так, и языческий сюжет преображён христианским духом. Но на значках и плакатах никакой отрешённости не осталось, только упоение ненавистью, только образ противника как воплощение мирового зла.

Марк Поповский

Мы говорили с отцом Александром о Войно-Ясенецком, о поисках материалов к моей книге[25]. Потом он рассказал о своей литературной работе. Он одобрил тему книги, пообещал читать каждую новую главу и обсуждать возникающие проблемы, связанные с моей христианской непросвещённостью. Та встреча буквально осчастливила меня, я унёс из дома молодого священника чувство близкой родственной души. Началось наше длившееся четыре года сотрудничество, перешедшее в сердечную дружбу. После очередного «сидения» в доме творчества я вёз новую главу книги своему «наставнику», как я стал мысленно называть отца Александра.

Отец Александр не только консультировал мой труд, но и отправил рукопись неведомым для меня путём в Париж, в издательство YMCA-Press со своей рекомендацией. Я получил от руководителя издательства письмо, из которого явствовало, что в Париже книга понравилась, её готовы издать, но предварительно следует сделать около сорока исправлений. В основном поправки касались истории Православия. В Париже и в Москве история эта виделась, очевидно, по-разному. Намучившись за годы своей литературной деятельности от советской цензуры, я был возмущён цензурными указаниями из Парижа. Я было собрался забрать книгу обратно. Но отец Александр мягко и корректно уговорил меня согласиться на поправки. Запомнились его слова: «Главное, чтобы до людей дошла правда о Владыке. Ведь история его жизни может изменить и жизнь многих читателей».

Бывали мы в те годы с женой на церковных службах в Новой Деревне, но никаких принципиальных перемен в своих религиозных чувствах я долгое время не испытывал. Откровенно признавался в этом своему другу. Говорил ему и о том, что некоторые верующие знакомые советовали мне принять крещение. Отец Александр ответил на это признание очень чётко: «Если бы я чувствовал, что вы готовы к крещению, я бы первый вам это предложил». И, тем не менее, обсуждая всё новые и новые главы, я ощутил: что-то в моём видении мира меняется. Прочитав третью и четвёртую главы, отец Александр мягко пошутил: «Эволюционируете, сударь». А где-то на третьем году нашей совместной работы я окончательно уразумел: вера Луки – моя вера. И что интересно, мой консультант-наставник никогда мне ничего не проповедовал, не призывал принять те или иные тезисы Библии. Позднее, в одном из писем, которое я получил от него уже в Америке, он писал: «Я был уверен, что вы сами дойдёте до веры и торопить вас ни к чему».[63]

Михаил Смола

Я крестился у отца Александра Меня в 1968 году, когда отец служил в Тарасовке. Олег Степурко привёл меня к нему. После крещения батюшка подарил мне карманное Евангелие от Марка. А потом я пропал на двадцать лет. В конце восьмидесятых, когда батюшка стал выступать с лекциями, я попал на его лекции в гуманитарном корпусе МГУ и в театре «На досках». Подошёл к нему, как блудный сын к отцу, и попросил о встрече. Стал ездить в Новую Деревню. Батюшка подарил мне «Цветочки Святого Франциска», я стал готовиться к генеральной исповеди за всю жизнь.

В это время мой сын достиг школьного возраста, и я стал мечтать о создании школы «с человеческим лицом». Отец Александр поддержал мою идею, подвёл ко мне Антона Лакирева и Галю Нагорскую и сказал: «Вот Михаил, он делает школу». Я сказал ему, что нужна концепция, идея для школы. Он сразу же предложил почитать Н.И. Пирогова. Меня поразили мудрость и актуальность педагогических идей автора. Я долго искал название для школы. Спросил отца Александра. Он сразу же предложил: «Пироговская школа». Школу так и стали называть – «Пироговка». А первоклашек мы посвящаем в «Пирожки».

В это же самое время меня усиленно приглашали в Париж, петь в русском ресторане, зарабатывать большие деньги. Я поделился сомнениями с отцом Александром. Он сказал: «Что вы там будете делать, разве что есть продукты с меньшим количеством нитратов? Ваше место здесь!» И я принялся обивать пороги различных учреждений и ведомств. Мой проект казался абсолютно безнадёжным. Накануне гибели батюшки я приехал в Новую Деревню и признался ему, что ничего со школой не получается и я в отчаянии. Он положил мне руку на плечо: «Мишенька, запомните, отчаяние – самый страшный грех. Пусть они отчаиваются, а мы должны медленно и верно идти к намеченной цели». Эти его слова стали напутствием всем нам. И когда у нас в школе возникают трудности, я передаю эти слова батюшки детям. Его молитвы чудесным образом берегут нашу школу.

Олег Степурко

Недавно я нашёл открытку. Я обратился к отцу Александру с дурацким вопросом, чтобы он придумал название для моей рок-группы. Казалось бы, священник, зачем ему заниматься такой ерундой? Но он прислал мне открытку и придумал названия: «Дорогой Олег! Вот возможные названия для ансамбля – Скворцы; Орфей; Ну, погоди; Гусляры; Журавли; Садко. Это пока всё, что пришло в голову. Ваш Александр».