Золото плавней - Николай Александрович Зайцев

class="p1">Развернув коней, братья Раки пустили их сразу наметом, и через минуту осталось лишь облако пыли, повисшее в воздухе, да гулкое эхо, бьющееся о каменистые уступы скал, исходящее от стука копыт.

Дорога шла через ущелье. Где-то недалеко, за тем перелеском, находился аул. Абрек, стрелявший в Реву, вряд ли смог уйти далеко. Горная местность не располагала к галопу. Да и рысью пускать коня по камням, которыми покрыта то тут, то там дорога, было ошибочным решением. Местность была незнакомая, но казаки ориентировались в горах не хуже местных жителей. Природная чуйка пластунов – то преимущество, которым не владели горцы. План созрел мгновенно. Пластунам в горах проще и быстрее было передвигаться пешком. Посему братья Раки решили дойти на конях до перелеска, расположившегося на склоне небольшой горы. Там, спешившись и укрыв коней в схроне, пройти по склону на другую сторону. Так сэкономить и выиграть время.

– Чуэшь, братэ, шо кажу, – нарушил молчание Григорий, – аккурат за отступников. Бывшие христиане – потурнаки, как называли их запорожцы, или ахрияны, как именовали их донцы, всегда испытывали ненависть со стороны казаков, которые считали, что они «отпали… окаянные, от… православные християнския веры самоволством – ни прелестью, ни мукою турских людей», «для панства великого, для лакомства нещастного». Вероотступники не могли надеяться на казачье снисхождение: ахриян, попавших в плен, донцы обычно вешали на якоре.

– Ну ты загнул, братка. Что в голове творится? Ты это к чему? За Журбу, чи ни? – ответил Гнат – Тююю. Так вин ще молодой. Не дрыснул в бою. Гарный хлопэць. А то шо невпапад казав, так то от малоопытности. Молодой же! Забыл, как сам таким был? Ты вот послухай, шо мне за братство казачье дидо Трохим балакал.

– Шо?

Гнат откашлялся:

– Дидо балакал, шо то время, когда москалы Сичь порушылы, так вот, все окрестные запорожские селения и главный кош были отданы в особое владение полковника Норова, отличившегося большим усердием в деле разорения мятежной Сечи, а в самой Сечи был поставлен Донской казачий Сулимы полк в виде гарнизона. Видя неизбежную гибель запорожского казачества навсегда и не желая из упорства покориться регулярной силе, запорожцы тайно сговорились между собой и в одну темную ночь в числе пяти тысяч человек, избрав походным атаманом Ляха, проскользнули в чайках мимо стороживших их военных постов и ушли в Черное море; приплыв к устью Дуная, они высадились и перешли в подданство Турции. Обязав воинской службой, турки предоставили запорожцам все права и обычаи казачьего существования. После этого бегства Сечь окончательно была разрушена, все укрепления снесены до основания, все жилые строения разрушены, не пощажены были даже памятники на могилах и часовни; лишь уцелела одна Сечевая церковь, в которой, впрочем, по уходе гарнизона не оставалось ничего, кроме голых стен. Через некоторое время было организовано Новое Войско из оставшихся запорожцев. Поселили их на территории между реками Днестром и Бугом, в Бессарабии, и названо, в отличие от бежавших в Турцию казаков, Черноморским. Черноморцы приняли самое деятельное участие в разразившейся вскоре Турецкой войне. На поле брани им, между прочим, пришлось встретиться со своими братьями, бежавшими в Турцию – запорожцами, и причем, по свидетельству очевидцев, обе стороны отказались действовать друг против друга, что и было уважено как турецким, так и русским начальством.

– Да… Дела… – многозначительно произнес Григорий – Доля козацька – шо тот челн на волнах. А я вот кажу, шо…

– Тихо, Грыцько, – оборвал брата младший Рак. – Перелесок. Дальше пластать йидэм. Коняк в ивняке сховаэмо, и гайда.

– Добрэ, братэ. С Богом, – ответил Григорий, опуская ноги в ичигах на пыльную землю.

Спешились.

Взяв коней под уздцы, ведя их почти бесшумно по траве и сами ступая тихо, словно две дикие кошки, Гнат и Григорий подошли к склону невысокой горы, откуда начинался небольшой перелесок. Ореховые деревья, разбавленные местами горными соснами, раскинули свои кроны, словно огромные зонты, давая всякой живности, в изобилии снующей в горной местности, защиту от яркого солнца. Прохлада ореховой рощи приятно обдала вспотевшие лица казаков. Братья выбрали удобное место в тени огромного ореха, распластавшего свои нижние ветви на две сажени в каждую сторону, привязали коней. Похлопав их по влажным мордам, переглянулись и молча стали подыматься вверх по склону.

– Слухай, Гнат, – нарушил тишину старший из братьев, когда преодолели примерно половину пути. – Сон мне давече снился. Будто свято у нас. Дид, еще живой, в белой рубахе во главе стола сидит. Справа от него батько наш, опосля мы с дружинами нашими, диты, Акимка твой малой гайсает у палисадника, за плетнем. Заливисто хохочет. Дид хлиб рукамы ломаэ и балакае: «Хлибыну хлиба от визьмить и ризану ийштэ, и визьмить соби отламайтэ. Одын и той же хлиб, но совэршэнно разный вкус. Оцэ як спычэ бабуля, да мамка ваша хлиб и до кого-нибудь понэсэ, зроду нихто ны риже, тикэ или грызэ, или ламае…» Разломал дид хлиба, да каждому по ломтю даэ. А на сто-ли крошки лежать. Ще дид, стало быть, обэрэжно собрал в жменю часть и у рот, приговаривая: «Крошечка упадет, а мы па ей будем ходить, а это хлеб – Иисус Христос, тело Христово». А батько наш на дида глядит и балакаэ: «У нас батько все крошечки саберет, ни адной крошечки нигде не астанеца, в ладошку и в рот положит». А дид другу частыну крошек в ладонь собрал и подозвав твого Акимку, ему с приговоркой даэ: «Одризав, кажному по куску, поклалы хлиба, а ти крихоткы от так пощипалы, пощипалы: “Ну, кому?” И Акымке там поклалы на хлиб, а той сразу в рот и пойив, нидэ крошечкы. Цэ як награда, поощрение». А Акимка довольный, шо ему поощрение вышло. Опосля дид на нас с тобой поглядел и с улыбкой протягивает тебе слипушек, а мене горбушку и снова приговаривает: «Поломав хлибушек, а кому ще поощрение? Знаэ кому! Гнату слипушек, Грицьку горбушку». Так-то. Разумеешь?

Гнат кивнул.

Хлеб за столом у кубанских казаков разрезал старший и наделял каждого участника трапезы. В некоторых семьях сохранялась традиция не резать, а ломать хлеб руками. После того как хлеб был разрезан, отец или дед раздавал его всем сидящим за столом. Особое внимание придавалось хлебным крошкам. Крошки глава семьи бережно собирал и либо съедал сам, либо отдавал кому-то из детей. Таким же «поощрением» выступал слипушек/ злэпок и горбушка (натеки из теста).

– Присниться же такое. Може, тебе в церковь треба? Молибен за упокой заказать? – мрачно спросил Гнат и, тяжело вздохнув, добавил куда-то в пустоту: –