Судьба Нового человека. Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965 - Клэр И. Макколлум
Шрифт:
Интервал:
Но ситуация меняется, если мы обратимся к происходящему в самом доме. И на фотографиях, и на многих картинах того периода изображение отца как единственного ответственного за заботу о ребенке в домашнем пространстве было чем-то необычным. Поводом для таких фотоснимков, как правило, было либо чествование какой-нибудь известной личности, либо событие вроде переезда — сюжеты, которые по самой своей природе обычно фокусировались на семье как целом. Однако благодаря карикатурам той эпохи можно получить ясное представление о том, каким на самом деле было восприятие отца как главного опекуна своих несовершеннолетних детей: отдельные свидетельства демонстрируют, что даже если отец участвовал в воспитании ребенка и в совместном досуге, сама идея, что он единственный, кто должен заботиться о ребенке дома, по-прежнему вызывала усмешку. Как уже говорилось выше, в конце 1950‐х годов участие мужчины в домашних делах, изображаемое на карикатурах, демонстрировало его непригодность к этой работе даже при наличии желания: сатирические картинки часто разыгрывали этот сюжет, бывший готовой темой для юмористического использования. На одной из карикатур отец изображен пытающимся узнать, как поменять пеленку, наблюдая, как его дочь пеленает куклу, на другой задумчивый отец утирает слезы плачущему ребенку с помощью отжимного валика стиральной машины. Авторы третьей смеялись над мужем, отчаянно зовущим свою жену, поскольку младенец не съел икру, которой тот пытался его накормить. На еще одной отец совершенно тщетно пытается успокоить плачущего ребенка, пока его жена находится в кино [577]. Хотя в целом подобные картинки гораздо чаще встречались в юмористическом разделе «Огонька», в середине 1960‐х годов первое изображение отца как главного опекуна ребенка появилось в «Крокодиле», причем сразу на обложке. Судя по состоянию изображенной на этой карикатуре квартиры, отец, вероятно, впервые принял на себя подобную ответственность: сковородки шипят на плите, люстры на потолке качаются в разные стороны, пол усеян разбросанными игрушками, разбитой посудой и объедками, а посреди этого беспорядка сидит мужчина с младенцем на руках — оба они жалобно кричат «Ма-а-ма!», надеясь тем самым ускорить возвращение домой жены и матери, задержавшейся на работе [578]. Смысл этих карикатур был очевиден: оставить маленького ребенка на попечение мужчины значит устроить хаос. Впрочем, интересно, что до этого в «Крокодиле» появилась пара карикатур, на которых изображение отца, ухаживающего за ребенком, выражало упрек в адрес матери. На одной из них, опубликованной в 1957 году, отец, кормящий своего младенца, спрашивает, любит ли он больше маму или папу, в то время как жена, отвернувшись от своей семьи, добавляет последние штрихи к своему модному виду — явно чтобы произвести впечатление. На другой, 1960 года, жена бранит мужа в день 8 марта за то, что он вовремя не приготовил обед: муж изображен по локоть в немытой посуде, стирка свисает с потолка, дым со сковородок поднимается от печи, а сын сидит на полу и плачет [579].
Эта некомпетентность мужчин в заботе о ребенке в пределах дома контрастирует не только с несомненно положительными изображениями отцов, проводящими время с детьми за пределами дома, но и с теми немногими карикатурами, где отцы и их дети предстают на публике. Хотя подобные изображения встречаются реже, чем аналогичные сцены в домашней обстановке, карикатуры, на которых отец и младенец изображались за пределами дома, зачастую были основаны на представлении о гордости, а не о плохих родительских навыках: наиболее распространенным способом выражения этого мотива был образ мужчины с детской коляской. На одной из таких картинок, опубликованной в 1964 году в «Огоньке», лицо мужчины буквально лучится, когда он везет свою тройню в коляске затейливой конструкции в форме ракеты; на опубликованной спустя год аналогичной карикатуре под названием «Новичок» изображен сияющий молодой отец, толкающий коляску, украшенную огромным предупреждающим дорожным знаком [580]. Поскольку карикатура была единственным жанром, действительно обращавшимся к домашним и родительским обязанностям мужчины, она более полно отображала представления об отцовстве в годы оттепели. Хотя здесь возникает дополнительная сложность сравнения отличающихся друг от друга видов визуальной культуры (в первую очередь потому, что задача карикатуры — произвести юмористический эффект, поэтому она по самой своей природе преувеличивает и расширяет границы реального), примечательно то, с какой легкостью на разных изображениях отцы действовали в публичном пространстве, занимаясь спортом, ходя на пляж, гуляя, а в некоторых случаях и отдыхая от работы, в сравнении с теми беспорядком и хаосом, к которым приводили их попытки ухаживать за детьми в приватном пространстве. Изображение Тутуновым отца и его маленького сына является уникальным живописным воплощением этих отношений внутри дома и лишь подчеркивает, в какой степени представление об отцовстве в то время было ориентировано на публику. В отличие от самых первых визуальных образов отцовства, в фокусе которых почти всегда оказывалось домашнее пространство, отцы периода оттепели принадлежали к новому обществу, а родительские задачи мужчины во всех жанрах представлялись как факт повседневной жизни, а не как нечто основанное на отрыве от нормы, как это было до 1953 года.
Однако, хотя активный, вовлеченный и эмоционально открытый отец теперь выступал ключевым выразителем идеи, что значит быть настоящим советским мужчиной, изображения, сосредоточенные на домашнем пространстве, похоже, подразумевают, что в случае более прикладных аспектов заботы о детях, таких как смена пеленок, кормление и купание, наиболее компетентной фигурой по-прежнему оставалась мать [581].
Отцы на обочине. Изображение отцовства после 1964 года
Несмотря на то что в 1965 году образы отцовства не были столь резонансными, как те, в которых присутствовал военный контекст, после завершения эпохи Хрущева способ презентации мужчин-родителей отчетливо изменился, особенно в изобразительном искусстве.
Остались в прошлом оптимистические картины счастливых семей и новой жизни, а на их место пришли задумчивые и меланхоличные работы. Это не означает, что крушение мифа об идеальной семейной жизни было тенденцией брежневской эпохи: конфликтам, которые могли существовать внутри семей, находилось место в живописи еще с 1950‐х годов, что наглядно показывает картина Сергея Григорьева «Вернулся» (1954). Она изображает отца, вернувшегося в семью, которую он когда-то бросил. Мужчина сидит рядом с игрушечным чайным сервизом, с которым совсем недавно играла его маленькая дочь.
Реакция его семьи многогранна: от явной покорности жены до гнева старшего сына и страха дочери, прячущейся за стулом и сжимающей в руках своего плюшевого мишку [582]. Аналогичным образом Гелий Коржев на картине «Уехали…»
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!