Робкие создания - Клэр Чемберс

пожалуй, просто другой вид заключения, – признала она. – Кстати, благодаря вашей помощи мне удалось найти Фрэнсиса Кенли.

Выйдя из торгового центра, они не сговариваясь направились в сторону Джордж-стрит.

– После нашей встречи я поговорил с братом, хотел узнать, помнит ли он что-нибудь, – уже на улице сказал Алистер. Он понизил голос, пробираясь вместе с Хелен сквозь толпу пешеходов, перегородивших узкий тротуар. – Должен признаться, я наткнулся на целое осиное гнездо.

– Боже, извините, мне так жаль, – взволнованно проговорила Хелен, но тут же осознала, что ее извинения совсем не к месту. Ведь вся ее работа, так же как и всех остальных в Уэстбери-Парке, заключалась в том, чтобы вскрывать такие гнезда, а не оставлять их нетронутыми. – Что вам удалось узнать?

– Что вы, не вздумайте извиняться! – Он взял ее под руку, когда они ступили на пешеходный переход. – Я знал, что Уильяму пришлось нелегко в школе – и не ему одному. Тут я вам Америку не открою, к тому же меня самого оттуда рано забрали из-за туберкулеза. Между собой мы школу никогда не обсуждали – в каникулы меньше всего хотелось о ней вспоминать. В общем, я упомянул Таппинга и заметку в “Вестнике”, потом стал вспоминать наше детство. Сказал, что у матери до сих пор где-то лежат журналы за тридцатые годы с фотографиями спортивных команд, и все такое. И тут вскрылись ужасные подробности.

Алистеру пришлось прерваться и сойти с бордюра, чтобы пропустить молодую женщину с большой коляской.

– Ну так что же? – спросила Хелен, когда они вновь пошли рядом.

– Брат рассказал, какой кошмар там творился на самом деле. Раньше ни слова не говорил, а тут признался, что один из учителей стал оказывать ему знаки внимания, приглашал к себе в комнату и позволял себе разного рода непотребства.

– Какая мерзость! – воскликнула Хелен, вспыхнув от возмущения. Она, конечно, знала о существовании подобных мужчин, но к описаниям их преступлений в газетах относилась с долей скептицизма. А здесь – школьный учитель! Образованный человек, которому доверили самое дорогое – детей… Просто отвратительно.

– Джеку сорок один, но он разрыдался. Я вообще никогда раньше не видел, чтобы он плакал, – даже на похоронах отца.

– До этого он никому не говорил?

– Ни слова. И даже теперь заставил пообещать, что я ничего не скажу матери. Хотя я и так, естественно, не стал бы.

– Полагаю, в то время у него просто не было слов, чтобы описать, что с ним происходит.

– Вот именно, – согласился Алистер. – Мы тогда вообще ни о чем таком не подозревали. Все, что касалось тела, считалось грязным и неприличным.

– Это продолжалось все время, пока он учился?

– Нет. Учитель каждый год выбирал нового, помладше. Искал себе любимчика. Кажется, ему нравились светловолосые, спортивные мальчики. Мне ничего не грозило – я не подходил по обоим критериям.

Они вышли с узкой торговой улочки на широкую, продуваемую ветром площадь перед новым подземным переходом. Со всех сторон возвышались офисные здания, повсюду сновали люди. Словом, для сокровенного, болезненного признания хуже обстановки не найти. “Надо предложить посидеть где-нибудь в тихом месте”, – подумала Хелен, но не хотела прерывать собеседника.

– Джек сказал, его до сих пор мучает чувство вины за то, что он ничего не сделал, не защитил других мальчиков. Просто попытался обо всем забыть, как только от него отстали.

– А что он мог сделать? Кто бы ему поверил?

– Да никто. Когда он признался, кто это был, я и сам сперва засомневался. Такой приличный с виду. Тот самый, что давал нам прозвища, вроде Гарри Даггерса, – мы души в нем не чаяли. Мистер Суэйлз. Я думал, кто-то из самых садистов, но уж точно не он.

– Вы не знаете, может, другие мальчики про него рассказывали? Жаловались?

– Там странно вышло. По словам Джека, он был-был, да вдруг в один день исчез. На следующий год после того, как меня туберкулез свалил, так что я ничего не знал. Говорили, он упал с лестницы, ударился головой и так и не оправился. На удивление, о нем тут же забыли, хотя многие ученики его любили. Провели поминальную службу в часовне – и все, как не было человека.

– Видимо, в этой школе привыкли все замалчивать.

– Не то слово. Им бы подошел девиз Noli dicere…[1] – или как там правильно? Никогда толком латынь не учил.

– Надеюсь, вашему брату не стало хуже оттого, что эта история вновь всплыла на поверхность. Но, пожалуй, травма все равно есть – осознаешь ее или нет. Мои коллеги говорят, что не стоит подавлять тяжелые воспоминания. Точнее, это один из главных принципов Уэстбери-Парка.

– Мне кажется, Джеку легче от того, что этот негодяй склеил ласты. Но сильно ли отразилась на нем эта история – трудно сказать. Он ведь так и не зажил по-человечески. После войны продолжил служить в колониях, сначала в Адене, потом мотаться по свету – то Малайская Федерация, то Восточная Африка, теперь вот Гонконг. Так и не женился, не осел нигде.

– Понимаю… Мы в каком-то смысле состоим из множества переживаний, правда?

– Даже не знаю, зачем я вам все это рассказал. – Алистер покачал головой. – Вряд ли эта история связана с Таппингом.

– Может, и так, – сказала Хелен, хотя сердцем чувствовала, что как-то связана. Только думала она сейчас не об Уильяме, а о светловолосом мальчике с крикетной битой в руках, который набрал полсотни очков в матче против “Саттон Вэленс” и вдруг через год покинул школу.

33

Время перевалило за шесть, и рабочий день давно закончился, но Хелен решила вернуться в Уэстбери-Парк, найти в ящике стола выпуск школьного журнала и проверить свои подозрения.

Въезжая на территорию, она заметила на привычном месте криво припаркованную машину Гила. Он был не из тех, кто задерживается на работе допоздна, и Хелен вспомнила, что сегодня у него собеседование с попечительским советом на должность главного врача. Они временно отдалились друг от друга, поэтому она забыла пожелать ему удачи, и торопясь исправить оплошность, направилась к нему в кабинет – узнать, как все прошло. Был и еще один повод: передать новую информацию от мистера Эккерти и Алистера Даггана. Час был поздний, и, подстегиваемая внутренним беспокойством, она вошла без стука.

На кушетке рядом, почти соприкасаясь головами, сидели Лорейн и Гил. В этом не было ничего предосудительного, к тому же он всегда придерживался нетрадиционного подхода и вполне мог лечь на пол рядом с пациентом, если считал, что так проще наладить контакт. Тем не