Преследуя Аделин - Х. Д. Карлтон

в экран, настолько сосредоточенно я рассматриваю его. Это победа. Любой мужчина в сороковые годы мог носить костюм и шляпу. Но этот отличается.

– Ты видишь то же, что вижу я? – взволнованно спрашивает Дайя.

– У него синяк под глазом и, кажется, разбита губа… – я сбиваюсь, когда обращаю внимание на правую руку Анджело, которая держит стакан с выпивкой. – Рука Анджело тоже повреждена!

Я перевожу взгляд на Дайю и словно смотрю в зеркало. Я знаю, что волнение, горящее на ее лице, является отражением моего собственного.

– И угадай дату этой фотографии, – произносит она, улыбаясь еще шире.

Мои глаза округляются.

– Сучка, просто скажи это.

– 22-е сентября 1944-го. Четыре дня спустя после той записи Джиджи, что Роналдо пришел побитым.

Мой рот открывается, и я снова перевожу взгляд на фотографию. Я смотрю на человека, который, возможно, являлся преследователем Джиджи.

И ее убийцей.

Я пьяна.

Я выпила еще две «маргариты», а Дайе пришла в голову светлая мысль налить нам еще несколько шотов текилы.

Мой мир вращается, пока я, спотыкаясь, поднимаюсь по лестнице, а по пятам за мной следует хихикающая Дайя. Мы обе передвигаемся на четвереньках, упираясь руками в грязный деревянный пол, чтобы не упасть.

– Сучка, зачем ты заставила меня столько выпить? – спрашиваю я, хихикая еще сильнее, когда чуть не опрокидываюсь набок.

– Я посчитала это ум… уместным, пока мы расследуем убийство, – заикается она заплетающимся языком, продолжая смеяться.

Я фыркаю, мое зрение все еще играет со мной.

Я провожаю ее в гостевую спальню и помогаю лечь в постель. Я не очень-то полезна, учитывая, что пару раз чуть не опрокинула нас обеих на пол, пока пыталась помочь ей стянуть джинсы.

– А как ты будешь снимать свои? – спрашивает она, глядя на мои джинсы.

Я машу рукой.

– Уверена, преследователь мне поможет, – отвечаю я.

Она комично расширяет глаза.

– Если он вставит в тебя свой член, запиши это. Я хочу потом посмотреть.

Сейчас перспектива потрахаться с моим преследователем кажется уморительной. Мы обе пожалеем об этом завтра, я уверена. Если вообще вспомним.

Мы хихикаем, как школьницы, и ее смех несется вслед за мной из комнаты. Я тяжело опираюсь о стену и, спотыкаясь, иду в спальню.

Я даже не пытаюсь снять джинсы. Просто падаю на кровать, поверх одеяла и всего остального, и через несколько секунд я уже в отключке.

Меня будит прикосновение кожи к моей щеке. Я стону, мой мир все еще кружится, когда я разлепляю покрытые коркой глаза и вижу свою тень, стоящего у моей кровати и убирающего волосы с моего лица.

– О, отлично, – ворчу я. – Ты тут.

– Мышонок, ты пьяна?

– Отличный способ задать очевидный вопрос, – бурчу я, вытирая слюну, которая стекает у меня изо рта.

Я все еще слишком пьяна, чтобы смущаться. Пошатываясь, сажусь и оглядываю комнату. Свет горит – видимо, я забыла его выключить – и мне кажется неправильным видеть своего преследователя в какой-либо другой обстановке, кроме темноты.

Это делает его более реальным, и мне это не нравится.

– Выключи свет, – требую я, не желая встречаться с ним взглядом. Мне больше нравится, когда я вижу только тень его лица.

Он поворачивается и делает то, что я сказала. Я так удивлена, что он слушается, что чуть не выпаливаю новое требование, как только свет выключается, – просто чтобы посмотреть, что он станет делать.

Он снова оказывается в тени. Когда он идет через комнату, темнота словно сама цепляется за него. Он и есть темнота.

Я не могу понять, что пугает меня больше – он в темноте или он на свету.

– Мне нужно снять джинсы. Я полагаю, ты собираешься посмотреть, да?

Сейчас алкоголь делает меня смелой. Я не думаю ни о последствиях, ни о его угрозах. Даже страх, который я ощущаю, приглушен.

Сейчас мне кажется, что я могу говорить и делать все, что захочу. Словно опьянение как-то защищает меня, хотя на самом деле оно делает меня еще более уязвимой.

Он прислоняется к моей двери, скрестив руки, и смотрит, как я расстегиваю джинсы и спускаю их по бедрам.

– Знаешь, – начинаю я, сбиваясь, когда пытаюсь справиться со штаниной, обернувшейся вокруг моей ноги. Кто, черт возьми, придумал узкие джинсы и зачем я их ношу? – Я даже не знаю, как тебя зовут.

– Ты никогда не спрашивала, – отвечает он.

– Я спрашиваю сейчас, котеночек.

Я наконец вытаскиваю ногу из штанины и выпрямляюсь, победно оглядывая ее. Минус одна. Осталась еще одна.

– Знаешь, – говорю я снова, прежде чем он успевает открыть рот. – Мне очень нравится называть тебя котеночком.

– Это звучит не так хорошо, как когда ты выкрикиваешь это, – дразнит он, его голос звучит чуть ближе, чем был раньше. Я поднимаю глаза и вижу, что он отошел от двери, его фигура крадется сквозь темноту.

Я фыркаю.

– Думаешь? Спорим, я могу заставить это звучать хорошо и так? – возражаю я.

Кажется, все его тело обращается в камень. И это заставляет меня почувствовать себя еще смелее. Я снимаю вторую штанину, и этот процесс проходит чуть более гладко, чем предыдущий.

А потом я забираюсь на кровать в лифчике, футболке и фиолетовых стрингах.

Ему открывается хороший вид на мою задницу, но это меня волнует меньше всего. Я хватаю подушку и облокачиваюсь на нее.

– Адди, – предупреждающе рычит он.

От его глубокого рыка у меня между бедер становится мокро. Это несправедливо, что его голос оказывает на мое тело физическое воздействие, но, наверное, сейчас это мне даже на руку.

Я вжимаюсь в подушку, откидываю голову назад и стону:

– Котеночек.

Я взвизгиваю, когда вижу его руку, летящую к моему лицу. Алкоголь полностью лишил меня всех возможных рефлексов, поэтому, когда его рука грубо хватает меня за волосы, я ничего не могу сделать, чтобы остановить его.

Моя спина выгибается дугой, когда он дергает мою голову назад. Его красивое, покрытое шрамами лицо оказывается над моим. Эти чертовы инь-ян глаза и густые ресницы.

Он до ужаса красив. И сейчас выглядит разъяренным.

– Что? – невинно выдыхаю я.

Он пригибается ниже и осторожно касается своими губами моих. В месте соприкосновения наших губ вспыхивают электрические разряды. Я резко вдыхаю воздух, потрясенная реакцией, которую его тело вызывает в моем собственном.

– Зейд, – шепчет он мне в губы. – Отныне только это имя будет сходить с твоих губ, особенно когда ты будешь доставлять удовольствие этой маленькой киске. А когда я буду делать этой киске хорошо, ты можешь называть меня Богом.

Весь кислород в моих легких испаряется. Если бы он