Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

class="p">Наполеон нарочно не остановился в замке, отправившись ночевать в дом сельского кюре. Тридцать лет назад отец Анрион заведовал классами в военном училище Бриенна, помещавшемся в бывшем монастыре, а юные кур-сайты Бонапарт и Руайе шастали в окрестностях замка, построенного военным министром Людовика XVI. Его владелица, госпожа де Ломени, скончалась в двенадцатом году, но, к счастью, в замке мало что изменилось, иначе бы Руайе не смог провести отряд через тот самый пролом в стене, который они обнаружили еще мальчишками. Досадно, что Блюхер успел сбежать, — погреб, через который французы проникли в замок, находился прямо под столовой!

Так странно снова оказаться здесь… Наполеон ходил среди дымящихся развалин Бриенна, узнавая и не узнавая. Военного училища больше нет: его закрыли во время Революции, здание продали с молотка, а потом и вовсе разрушили. Где-то здесь стоял пансион, где он жил… А там, на углу, — книжная лавка… Когда война закончится, он непременно отстроит город заново, выкупит замок и устроит в нем военное училище.

Где же Мармон? Блюхер ночью отвел свои войска, чтобы соединиться с армией Шварценберга; если они нападут скопом, мало не покажется, нужно отступить, но не рассыпаясь на мелкие отряды. Как только подойдет Мармон с 6-м корпусом, Ней с молодой гвардией сможет выступить в Труа, чтобы соединиться с Мортье.

***

Жерар удерживал Дьенвиль, не отступая ни на шаг. Давно, давно пора отправить стариков на покой и заменить их когортой новых маршалов! Вот вам, пожалуйста: Мармон уже бросил Ла-Шез и отступает из Шомениля, вынуждая Виктора тоже податься назад и уйти из Ла-Ротьера. Дьявол! Еще и снег повалил, ничего не разглядеть…

— Сир, умоляю вас, отправьте в тыл хотя бы часть главного штаба! Здесь его могут уничтожить одним ядром!

Не повернув головы к генералу Груши, Наполеон ответил:

— Все там будем.

…Два французских корпуса соединились, не оставив зазора между собой; генерал Роттембург вновь пошел штурмовать Ла-Ротьер. Солдат Олсуфьева оттеснили к самой церкви, как вдруг стройные ряды французов смешались, стрелки стали сбиваться в кучки. Они разрядили свои ружья, но никто не передал им сзади заряженные. А они забыли, как заряжать!

Отойдя на ружейный выстрел, русские смотрели на французов, не понимая, что происходит. Сдаются они, что ли? Их там больше тысячи… Достав белый носовой платок, генерал Олсуфьев обвязал им кончик сабли и один выехал вперед, чтобы показать, что ждет парламентеров. "Он сдается?" — удивился генерал Роттембург и тоже выехал вперед.

— Наш-то, наш-то! — восхищались гренадеры, глядя, как два генерала, спешившись, рубятся на саблях. — Француз против него хлипковат. Во, пошел наступать! Так его, так его!

Школа лейб-гвардии Измайловского полка демонстрировала свое превосходство: Роттембург, начинавший службу солдатом, ловчее орудовал штыком, чем саблей, Олсуфьев предугадывал его атаки, отбивал их и теснил противника, который уже сбил себе дыхание. В это время сержанты-ветераны просочились в первые ряды новобранцев и заново показывали "мариям-луизам", как открывать полку, сыпать на нее порох из скушенного патрона, прибивать патрон шомполом, — всего-то двенадцать приемов, неужели так трудно запомнить?

Русские офицеры криками предупредили Олсуфьева об угрозе: французы снова готовы стрелять! Оборвав поединок, генералы вернулись к своим войскам, но короткий зимний день закончился, темнота притушила сражение своим плотным покрывалом.

…Кавалерия осталась поддерживать бивачные огни, чтобы на заре уйти вслед за пехотой. В четыре часа ночи Наполеон вышел из замка, сопровождаемый Бертье. Перевязанная голова маршала (не успел увернуться от пики) ужасно болела: всю ночь он писал приказы и распоряжения войскам. Кстати, он забыл потушить масляную лампу на столе, не наделать бы пожара… А, ничего — догорит и погаснет.

Погруженный в свои мысли, император шагал пешком, заложив руки за спину; свита и адъютанты следовали за ним в отдалении. В одном из окошек богадельни мерцал огонек; Наполеон велел подать свою шкатулку, зашел внутрь и отдал все деньги оторопевшим монахиням: это для раненых, сестры, позаботьтесь о них! За улицей, на которой стояла церковь, оказался деревянный мост через реку Об; там император снова остановился. Подумал, перешел на ту сторону, приказал пробить бойницы в стенах двух домов, расположенных по обоим концам моста, посадить к ним полсотни стрелков и приготовить фашины. После этого, наконец, сел в седло и ускакал, растворившись в потемках.

…Мост пылал: завидев мчавшихся галопом казаков, французы подожгли фашины. Кавалерия успела переправиться, все корпуса в полном порядке отступали к Труа. У опушки леса, подбиравшегося к самой дороге, выстроился расстрельный взвод. Офицер махнул саблей, грянул залп, и Йозеф Дичин повалился на рыжую землю, припорошенную быстро тающим снегом.

41

Ночь Коцебу провел без сна, размышляя о том, что ему делать. Разворошил постель, но не лёг — сидел на стуле, курил, глядя в окно, дожидался рассвета.

За окном был уже не садик с кустами жимолости, сливой и вишней, гладкие стволы которых так любил гладить Мориц, а маленький немощеный двор, упиравшийся в дряхлый фахверковый дом с маленькими окнами и островерхой крышей. В начале января русских пленных перевели из Суассона в Дре — городок в восьмидесяти верстах за Парижем, где обычно останавливались каторжники на пути к нормандским верфям. Товарищи Морица радовались этой перемене, а он был как громом поражен: покинуть Летьеров, заменивших ему семью! Снова отправляться в неизвестность! Женщины наплакали целое море слез и, к счастью, спали, когда за Морицем пришли в пять часов утра. Доктор сам сварил ему кофе и проводил до почтовой кареты, в которой Коцебу вместе с полковником Ганом и генералом Тучковым отправился к месту нового назначения через Париж; прочих пленных везли на телегах другою дорогой. В столице Мориц повел своих спутников к господину Бертолле, который приютил их на два дня. Так посоветовал доктор Летьер, однако Мориц не был уверен, что поступает правильно: не навлечет ли он на невинного человека беду? Но Бертолле как будто обрадовался гостям и держал себя с ними свободно. За минувшую осень настроения в народе сильно изменились: императора ругали в открытую, на стенах домов и даже на воротах Тюильри расклеивали обличительные памфлеты. Из газет ничего узнать было нельзя, но слухи ходили самые тревожные: союзные армии уже перешли границы, в провинции бунты… Из Парижа троица отправилась в Версаль (Тучков пожелал осмотреть Большой и Малый Трианон) и остановилась там в гостинице, устроенной в бывшем особняке герцогини де Лавальер. И там русских тоже приняли радушно: хозяин оказался роялистом, не жалевшим хлестких слов для узурпатора. В результате почтовая линейка привезла их в Дре на день позже, чем туда прибыли остальные — офицеры и унтеры. Многих