Книга начал - Салли Пейдж

его к цели. Она ничего не боялась. Боже мой, какое же разочарование она, должно быть, испытывала, глядя на своего сына.

Джо хочется его перебить, опровергнуть его слова, но она понимает, что, несмотря на глубокую печаль, Малкольм испытывает и не менее глубокое облегчение, когда видит, как друзья сочувственно слушают его исповедь.

– Поэтому, когда я читал про Джордж Элиот, женщину неординарную и отважную, меня тянуло к ней, как мотылька на свет. – Малкольм смотрит на рождественскую свечку, которую Джо зажгла на кофейном столике. – И все же даже сейчас я боюсь пламени, боюсь, что оно испепелит меня. Даже сейчас, будучи тупым и скучным, отжившим свой век стариком, я вижу, что мне страшно. – Он поднимает голову и снова смотрит на Руфь с Джо. – А тогда меня чрезвычайно пугала любая возможность круто поменять свою жизнь. Я так много времени и сил тратил на то, чтобы пережить свой страх перед неудачами, что мне даже в голову не приходило: а вдруг у меня все-таки получится? – Погруженный в воспоминания о далеком прошлом, Малкольм оглядывает комнату, словно не совсем понимает, где он сейчас находится. – Вот если бы меня держал за руку Руперт, я, может быть, сумел бы сделать этот прыжок. – Он снова по очереди смотрит на двух сидящих по обе стороны от него женщин. – Да, дорогие мои, увы, бо́льшую часть своей жизни я потратил впустую.

Джо кажется, что никогда в жизни она не слышала такого безысходного отчаяния в голосе.

– А что случилось с Рупертом? – мягко спрашивает Руфь.

– Уехал в Америку. Без меня. И совершил все, что было в его силах. Мир от этого нисколько не изменился… а если и изменился, то не так заметно. Но я искренне верю в то, что Руперт смог стать частью истории.

От Джо не ускользает тот факт, что Малкольм говорит о друге в прошедшем времени.

– Так что же стало с Рупертом? – тихо повторяет вопрос Руфь.

– Мы с ним потеряли связь. Мне кажется, я причинил ему много страданий, – говорит он и поворачивается к Джо. – Понимаете, я его отпустил.

Последующие его слова расслышать нелегко, и Джо видит, что произносить их стоит Малкольму огромных усилий.

– Я слышал, что Руперт умер в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году в Нью-Йорке. После его смерти со мной связались его друзья. Он продолжал хранить мой адрес и подаренную мной книгу стихов.

Малкольм пытается улыбнуться, и, глядя на него, Джо кажется, что сердце ее вот-вот разорвется. Мужчина прижимает ее к себе еще крепче:

– О, Джоанна, не надо плакать. Все это было очень давно.

Другой рукой Малкольм тянет за галстук, безуспешно пытаясь снять его с шеи. Его скорбь вдруг оборачивается досадой и злостью.

– И вот теперь я отчаянно пытаюсь что-то вернуть, вновь окунуться в свое прошлое, представить себя тем хиппи, которым в душе я всегда мечтал стать. – Он оставляет в покое галстук, руки падают на колени. – Руперт всегда понимал, чего я хочу на самом деле. Он часто говорил, что, если бы ему удалось очистить меня от налета серости, все бы увидели, какая у меня фантастически психоделическая душа.

Руфь на этот раз непривычно тиха. Она, как и Малкольм, смотрит на Джо. Несколько минут проходит в полном молчании. Потом Руфь берет бокал с вином, задумчиво вертит его в пальцах. Все продолжают молчать.

Наконец она заговаривает, медленно, точно отмеряя каждое слово:

– Дело в том, Малкольм, что одеваться как хиппи еще недостаточно. Чтобы пойти по стопам Руперта, вам нужно, как мне кажется, найти какую-то цель, за которую стоит бороться.

Малкольм молчит, но, взглянув на его лицо, Джо вздрагивает. Она вспоминает его слова о Джеймсе («…но другом вашим он не был никогда»), и ей кажется, что тогда у него было точно такое же лицо. Озаренное светом недоверчивого изумления.

Джо смотрит на преподобную Руфь, видит на ее лице тень печали; потом викарий едва заметно улыбается и подмигивает. Тем временем Малкольм, словно в трансе, пристально глядит на пламя горящей на столике рождественской свечки.

Немного погодя Руфь подталкивает его локтем.

– Ну как, Малкольм, – говорит она, – вы готовы рассказать нам, о чем, по-вашему, станут разговаривать ваши призраки?

– Что? Ах да, простите меня, пожалуйста, – словно очнувшись, отзывается Малкольм. – Ну да, конечно. Если вам все еще интересно.

– Вы смеетесь? – вставляет Джо. – Еще как интересно!

Малкольм с улыбкой смотрит то на одну, то на другую женщину.

– Сейчас-сейчас… дайте немного подумать… Надо немного привести мысли в порядок. По правде сказать, мне кажется, знакомство с Иссахаром пришлось бы Джордж Элиот очень даже по душе. Он бы ей наверняка понравился, ведь Джордж Льюис и сам был человек яркой натуры. – Малкольм потирает руки, и Джо приятно видеть разгорающийся в его глазах блеск. – А Джордж Элиот обладала качеством, которое больше всего на свете жаждал иметь Иссахар.

– Это каким же? – спрашивает Руфь.

– Он отчаянно желал стать знаменитым. Именно поэтому, как я считаю, он и хотел быть похороненным на Хайгейтском кладбище. Весьма престижное место упокоения. Да-да, – кивает он, как бы желая подчеркнуть свои последние слова.

– И о чем же все-таки, по-вашему, они станут беседовать? – спрашивает Джо.

– Мы с вами сейчас говорим, в частности, о человеке, который в книгу свою, посвященную человеческой стопе, поместил стихотворные стопы Шекспира. Так что, скорее всего, они станут разговаривать о литературе. Я так и вижу, как Джордж Элиот в сопровождении Иссахара шествует по Хайгейт-Хай-стрит, ее спутник взволнован, он возбужден, видя в витринах книжных магазинов ее книги. Что говорит о том, что она все еще знаменита.

– Прежде всего, я уверен, он позаботился бы о том, чтобы она с ним весело провела время. Судя по всему, у Иссахара было прекрасное чувство юмора, и он никогда не обижался на тех, кто над ним подшучивал. Вышагивая с ней рядышком, суетясь вокруг нее, он обязательно, я в этом совершенно уверен, позаботится и о том, чтобы их вдвоем увидело как можно больше людей, чтобы все видели: это идет сам Иссахар Захария, а с ним под руку вышагивает не кто-нибудь, а всемирно известная Джордж Элиот.

С красным от напряжения лицом Малкольм откидывается назад.

– И вы убеждали нас, Малкольм Басвелл, будто, когда дело доходит до разговоров, вы становитесь жутким занудой? А я считаю, что картина, которую вы сейчас нам набросали, просто великолепна! – Руфь игриво стукает его по коленке.

– Да-да! – подхватывает Джо. – Вы знаете, это просто чудесно! Я прямо вижу их перед собой.

Чувствуется, что призраки Малкольма и в самом деле вдохнули