Психология стресса - Леонид Александрович Китаев-Смык

экспериментальная проверка возможности формирования и "закрепления" в сознании информационного концепта путем создания стрессогенной посылки во время восприятия испытуемыми вербальной информации. Испытуемые (15 человек) были разделены на две группы. Одной группе предъявлялся "на слух" текст, содержащий стрессогенные посылки в виде эмоционально значимых слов и выражений разного типа (профессионально-значимого, детективно-авантюрного, сексуально-значимого). Другой группе предъявлялся текст, в структуре которого не было специальной эмоциональной нагрузки. При первом прочтении его диктор имитировал "досадную" ошибку, "неуместную" оговорку, за что на глазах группы испытуемых получал выговор от руководителя экспериментом, имитировавшего гнев и требовавшего повторного прочтения текста. При повторном прочтении другого текста диктор вновь имитировал аналогичные "ошибки", при этом отсутствовала эмоциональная реакция со стороны руководителя экспериментом. Таким образом, стрессогенной посылкой являлось место в тексте, содержащее ошибочно произнесенное слово.

В обеих сериях экспериментов определялись показатели кратковременной памяти (через 1–10 минут после прочтения) и длительной памяти (через сутки после прочтения).

Результаты исследования с первой группой испытуемых показали, что у них имело место улучшение запоминания вербальной информации, предъявляемой в ходе прочтения текста на протяжении первых 1–4 секунд после стрессогенной посылки, но только у лиц, которым был свойствен интерес к типу эмоциогенпого содержания стрессогенной посылки.

В эксперименте со второй группой улучшение запомнания после стресеогенной посылки отмечено у четырех человек. Результаты их опроса показали, что их отличало "сопереживание" с диктором, допускавшим "ошибки" при прочтении текста.

Эмоциогенная информация и вербальные реакции. Хорошо известно, что эмоциональные переживания могут изменять поведение человека, его речь и направленность мышления. Ниже изложены результаты наблюдений за вербальными реакциями людей, когда им в натурных условиях предъявлялась эмоциогенная информация. Наблюдения проводились в ходе восьми семинарских заседаний (один раз в месяц) группы лиц с непостоянным составом (от 25 до 75 человек). В ходе заседаний одним из присутствовавших создавались ситуации, несколько эпатирующие собравшихся людей за счет эмоциогенных высказываний, осуществлявшихся по заранее подготовленному "сценарию". Создавалось краткое эмоциональное напряжение слушателей с последующей эмоциональной разрядкой. В структуре эмоциогенного высказывания имелось "ключевое" слово (словосочетание), на котором заострялось внимание аудитории. Намеренность таких эмоциогенных воздействий и их "сценарий" были известны только 2–3 лицам из числа присутствовавших. Эти лица осуществляли роль экспертов-наблюдателей за соответствием эмоциогенных воздействий "сценарию" и за реакциями других людей на эти воздействия.

По единодушному мнению "наблюдателей" в ходе шести заседаний (из восьми) имело место отчетливо выраженное влияние высказываний одного из выступавших, содержащих эмоциогенную информацию, на характер последующих выступлений участников семинара. Оно проявлялось, в частности, в том, что эмоциогенное "ключевое" словосочетание, содержавшееся в одном из выступлений, "навязчиво" использовалось в тех или иных вариантах в последующих выступлениях других участников семинара. Его произносили как бы невольно люди, для лексикона которых оно было чуждым. В ряде случаев "ключевое" словосочетание оказывалось неуместно включенным в контекст выступления, что вызывало смущение самого выступавшего и его слушателей.

Для примера опишем один из таких случаев. На очередном семинарском заседании обсуждались художественные произведения человека, являющегося новатором в своем жанре искусства, недавно представившего свои работы на суд общественности. Тестовая эмоциогенная ситуация была создана одним из выступавших, сказавшим следующее: "Мы присутствуем при рождении нового художественного направления, а я как врач, принимавший вот этими руками на свет новорожденных (при этом он поднял вверх руки), знаю, что роды – это и боль, и кровь, и крики роженицы, а не* только радость рождения нового" и т. п. В данном случае "ключевым" словом было слово "рождение" (роды, роженица), эмоциогенность создавалась за счет слов: "боль", "кровь", "крики".

Четверо из шести выступавших вслед за этим выступлением употребили слова "роды", "родовспоможение", "роженица", "родить". В одном случае такое слово было произнесено ошибочно и оговорившийся человек смутился. Эти четверо выступавших были опрошены после заседания и сообщили, что слова "роды" и т. п. нет в их повседневном и в их профессиональном лексиконах, один на них сказал, что это слово он произносил как бы невольно. Данное и другие подобные "прививки" слов и словосочетаний, предъявлявшихся в эмоционально стрессовой ситуации, свидетельствуют о том, что стрессогенная вербальная "посылка" может как бы усваиваться некоторыми людьми и на время становится либо "равноправным", либо "навязчивым" элементом их лексикона.

Приведенные выше экспериментальные данные и результаты наблюдений указывают на то, что при кратковременном стрессе изменяется "доступность" сознания для поступающей информации. Свойственная субъекту либо "созданная" стрессором психологическая установка облегчает усвоение информации, подкрепляющей эту установку, и, напротив, препятствует усвоению информации, если последняя противоречит этой установке.

Информационные микрострессоры, подобные описанным выше, в повседневной действительности являются одними из побудителей психической активности людей.

4.6. Отражение в сознании эмоциональных факторов

Критика концепции "ужаса смерти"

Важным компонентом мыслительной активности при стрессе является ее чувственная сторона, чувственная окрашенность. Эта активность далеко не всегда просто поток мыслей, обдумывание.

Она также связана, во-первых, со стрессором, во-вторых, с проявлениями стресса, тем более если они неприятны, дискомфортны. Мышление активизируется, в частности, в поисках пути овладения стрессом, в поисках выхода из экстремальной ситуации. Возможны разные подходы к "шкалированию" чувственной окрашенности мышления. В частности, можно видеть два альтернативных полюса на шкале чувственной окраски мыслей при стрессе. С одной стороны этой шкалы – беспокойство, тревожность, страх, ужас (панический ужас); с другой стороны – бесстрашие, смелость, отвага, безудержно смелое поведение. Уместен вопрос о том, являются ли эти два континуума полярными частями единой непрерывной шкалы, соединенными через точку чувственного равновесия между такими противоположностями, как тревожность и бесстрашие. Или, напротив, эти два континуума следует рассматривать, к чему склонны многие авторы, как инвертированные проявления ("перевертыши") одного и того же феномена. При этом, как ни странно, непримиримо дискутируя по проблемам, касающимся этого феномена, почти все западные исследователи сходятся на том, что основной, базисной является шкала страха, ужаса, а континуум, противоположный ей, – это лишь "маска" содержания первой шкалы. Будто бы решимость, смелость – это результат сокрытия, подавления некоего первородного ужаса, ужаса смерти. "Первое, что нам нужно сделать с героизмом, – это обнажить его внутреннюю сторону, показав, что же дает человеческой героике ее специфический характер и толчок. Здесь мы прямо указываем на одно из крупнейших "вновьоткрытий" современной мысли, которое заключается в том, что из всего, что движет человеком, главным является ужас смерти" [308, с. 3101. Героизм – это прежде всего рефлекс ужаса смерти, пишет другой автор [524].

Отбрасывая не только идею о примате чувства смелости и как о результате ее исчерпания – о чувстве страха, но и попытки анализа равноправности этих во многом противоположных чувств, западные ученые обращают свое внимание на обсуждение того, врожденным