Имидж старой девы - Елена Арсеньева

– В опасные игры играет наш хорек, я это с первой встречипонял, еще когда он явился ко мне под маской суслика, – усмехается Бертран. –Поэтому и решил, что мне конец пришел, когда стоял столбом там, за шторой,прячась от вашей сестры и ожидая, что мне в любую минуту воткнется пуля междулопатками…

– Что? – тупо спрашиваю я. – Какая пуля? Почему?!

– Да потому, что с помощью моего бинокля я смог прочесть нетолько строки на экране компьютера. Фильтры ночного видения позволили мнеразглядеть и человека, который неподвижно сидел в глубине кабинета. Такнеподвижно, что я даже сначала принял его за предмет обстановки. Но этооказался Фюре, который так и шарил глазами по окнам. Вряд ли он затаился там,просто желая выведать какие-нибудь альковные тайны жильцов вашего дома. Видимо,он не доверяет мне и поэтому сам решил проследить за окнами этого здания. Вдругда увидит вас и вычислит, какой квартире принадлежит ваше окно! То есть не зряя запретил вам подходить к окнам! Сделал я это, признаюсь, чисто интуитивно,просто потому, что некоторые чувства обостряют проницательность, как я вам ужеоднажды сказал. Но вот вышло, что угадал…

Он видел, что Фюре прячется в кабинете – может быть, готовыйвыстрелить. И если бы этот хорек узнал в окне нанятого им детектива, которыйявно его предал и переметнулся на сторону врага… И Бертран стоял там,освещенный уличным фонарем, каждую минуту готовый быть убитым, стоял, чтобыспасти меня… нет, вернее, мою репутацию.

Репутацию старой девы?

Мне становится так страшно, как никогда в жизни.

Ведь если бы Фюре выстрелил, то Бертран был бы убит. Ибольше никто и никогда не назвал бы меня «бель демуазель». И никто и никогда невзглянул бы на меня с тем выражением, название которого я забыла, а теперьвспомнила.

Жалость?! Да нет, при чем тут жалость? Это нежность,нежность!

Я хватаюсь за Бертрана так же крепко, как он за меня, и хочучто-то сказать, но не могу – слезы мешают.

Он не утешает меня – тоже молчит. Только смотрит. Смотрит стем же выражением, от которого у меня начинают подгибаться колени. Он прижимаетменя к себе крепче и крепче. Почему? А, видимо, понял, что я вот-вот упаду. Нуда, он же сказал, что некоторые чувства обостряют проницательность… А кстати,какие это чувства?

Я приоткрываю рот, чтобы спросить, но мне мешают губыБертрана.

Бело-розовая подруга Александра Васильевича Бергера обладалане только утонченным интеллектом и множеством достоинств, в которых воплощаласьее безусловная женственность. Она имела невероятное количество знакомых средигородских юристов, и стоило Бергеру обмолвиться, что он хочет встретиться соследователем, ведущим дело о происшествии в парке Кулибина, но не знает, каксделать это потактичнее, чтобы не восстановить против себя коллегу, егоприятельница вызвалась помочь. Кстати, давно пора открыть ее имя, тем паче чтоникакого секрета в этом нет. Алина – ее звали Алина. Фамилия, честно говоря, неиграет в нашем повествовании никакой роли. Так вот, воздушная Алинавоскликнула:

– Какая это прокуратура, Нижегородского района? Нет проблем!У меня там подружка работает – мы с ней учились на одном курсе. Таня Пояркова.Хочешь, я тебя к ней свожу?

– Да я бы не хотел тебя затруднять, – пробормотал Бергер,слегка ошарашенный такой любезностью. – Может, ты ей позвонишь, а я сам приду?

– Нет уж, лучше я с тобой, – категорично заявила Алина. –Танечка у нас дама одинокая, ей уж замуж невтерпеж, однако ж, а ты пареньхолостой и, что самое главное, мне совсем еще не надоел!

Бергер был глубоко польщен: его подруга не часто делала емуподобные признания, а если честно, то не делала их никогда. И вот – сподобилсяуслышать!

Честно говоря, он был заинтригован и представил себеследователя Пояркову роковой женщиной. Но она оказалась никакая не роковая. Вто же время Татьяна не была и фригидной, бесцветной занудой с больной спиной.То есть с типичной героиней телесериалов встретиться не удалось. ТатьянаПояркова была просто-напросто женщина – замотанная жизнью и работой, делающаясвое следовательское дело с той же тщательностью и упорством, с какой бы оналечила, учила, проектировала дома, продавала телевизоры или итальянскую обувь –словом, занималась бы любым другим делом, ежели бы не поступила однажды наюридический факультет ННГУ. Как и Алина, она была лет на шесть старше Бергера,как и Алина, пыталась казаться моложе – по мере сил и возможностей. У нее быликрасивые глаза – увы, окруженные усталыми веками. По отношению к Бергеру онадержалась приветливо, но спокойно, если не сказать равнодушно. Видимо, еежелание как можно скорей решить свои личные проблемы было добренькой подружкойвесьма преувеличено. А впрочем, не исключено, что она не любила брать чужого.Знала небось о неформальных отношениях Алины и ее протеже!

Бергер кратко изложил причину своего интереса и еще разизвинился за то, что суется в чужой монастырь со своим уставом. Татьяна пожалаплечами:

– Так или иначе мне пришлось бы вас самой вызвать. Но,кажется, дело и впрямь не тянет на преднамеренное убийство. Типичноеаллергическое удушье – это все наши врачи подтвердили. Похоже, этот Кича… – Онасверилась со своими записями и кивнула: – Да, его фамилия именно Кича…Показывает все верно. Наверняка Симанычев, который был, как рассказывают,большим любителем прекрасных дам, начал приставать к своей случайной спутнице –ну, и она превысила пределы необходимой обороны, даже не сознавая этого.

– А описывал вам Кича эту женщину? Высокую, полную…

– Конечно.

– Пробовали ее поискать среди окружения Симанычева?Насколько мне известно, он был замешан в нечистых делах по месту службы,готовился его арест. Может, ему отомстил кто-нибудь, кто вымогал у него взятки?– робко спросил Бергер, прекрасно знающий, как не любят следователи, когданепрошеные подсказчики начинают лезть с советами. Кстати, Бергер и сам этоготерпеть не мог.