Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

Грянул выстрел, потом еще один.

Ксения Георгиевна, ойкнув, покачнулась, и ябыл вынужден подхватить ее на руки. Лицо у нее сделалось белым-белым, а глазаот расширившихся зрачков совсем черными.

На первом этаже зазвенело разбитое стекло.

Ее высочество резко оттолкнула меня ибросилась к подоконнику. Я – следом. Мы увидели внизу темную фигуру, очевидно,только что выпрыгнувшую из окна.

Это был Фандорин – я узнал жилет.

В следующую секунду из того же окна выскочилиеще двое в штатском и схватили Эраста Петровича за руки. Ксения Георгиевнапронзительно вскрикнула.

Однако Фандорин проявил удивительнуюгуттаперчивость. Не высвобождая рук, он пружинисто изогнулся и ударил одногопротивника коленом в пах, а потом точно таким же манером обошелся со вторым.Оба агента согнулись пополам, а Эраст Петрович легкой, стремительной теньюпересек лужайку и исчез в кустах.

– Слава Богу! – прошептала еевысочество. – Он спасен!

Вокруг дома забегали люди – некоторые вмундирах, иные в цивильном. Кто-то понесся по аллее к воротам, другие бросилисьдогонять беглеца. Но преследователей было не так уж много – пожалуй, с десяток.Где им угнаться в темном, просторном парке за шустрым господином Фандориным?

Насчет Эраста Петровича можно было нетревожиться. Но вот что будет со мной?

В дверь громко постучали.

– Ваше императорское высочество! В домепреступник! С вами всё в порядке?

Ксения Георгиевна жестом велела мне спрятатьсяза шкаф. Открыла дверь, сказала недовольным голосом:

– У меня страшная мигрень, а вы таккричите и грохочете. Поймайте вашего преступника, а меня больше не беспокойте!

– Ваше высочество, по крайней мере, запритесьна замок.

– Хорошо.

Я услышал звук поворачиваемого ключа и вышелна середину комнаты.

– Я знаю, – лихорадочным шепотомзаговорила Ксения Георгиевна, зябко обхватив себя за плечи. – Всё этонеправда. Он не мог совершить кражу. И ты, Афанасий, тоже на такое не способен.Я обо всем догадалась. Вы хотите спасти Мику. Я не прошу рассказывать, чтоименно вы задумали. Скажи только – я правильно догадалась?

– Да.

Она и в самом деле меня больше ни о чем неспрашивала. Опустилась на колени перед иконой и стала класть земные поклоны. Яникогда раньше не видел, чтоб ее высочество проявляла такую набожность, даже вдетстве. Кажется, она еще и что-то шептала – вероятно, молитву, но слов было неразобрать.

Ксения Георгиевна молилась невыносимо долго.Полагаю, никак не менее получаса. А я стоял и ждал. Только убрал бутылку вискив саквояж. Не оставлять же ее было в комнате великой княжны?

Лишь когда в доме все стихло и из парка,громко переговариваясь, вернулись преследователи, ее высочество поднялась сколен. Подошла к секретеру, зазвенела там чем-то, а потом подозвала меня.

– Держи, Афанасий. Вам понадобятсяденьги. У меня нет, сам знаешь. Но вот опаловые серьги и бриллиантовая брошь.Они мои собственные, не фамильные. Эти вещи можно продать. Наверное, они стоятмного.

Я попытался возражать, но она и слушать нестала. Чтобы не ввязываться в долгий спор, который сейчас был бы совсем не ковремени, я взял драгоценности, твердо пообещав себе, что верну их ее высочествув целости и сохранности.

Затем Ксения Георгиевна вынула из шкафадлинный шелковый кушак от китайского халата.

– Привяжи это к шпингалету и спускайся.До земли он не достанет, придется прыгать. Но ведь ты храбрый, ты не побоишься.Храни тебя Господь.

Она перекрестила меня и вдруг поцеловала вщеку – я даже растерялся. И, верно от растерянности, спросил:

– Не передать ли что-нибудь господинуФандорину?

– Что я его люблю, – короткоответила ее высочество и подтолкнула меня к окну.

До земли я добрался без членовредительства.Парк преодолел тоже без приключений. У ограды, за которой располагалась БольшаяКалужская улица, почти пустая в этот вечерний час, остановился. Выждал, когдапоблизости не будет прохожих, и очень ловко перебрался на ту сторону – вискусстве лазания через заборы я определенно добился немалых успехов.

Однако как действовать дальше, было неясно.Денег у меня так и не появилось, даже извозчика не наймешь. И куда, собственно,ехать?

Я остановился в нерешительности.

По улице брел мальчишка-газетчик. Совсем ещенедоросток, лет девяти. Кричал что было мочи, хотя покупать его товар здесьвроде бы было некому:

– Свежий «Грошик»! Газета «Грошик»!Газета объявлений! Кому кавалера, а кому неве-есту! Кому квартеру, а комухорошее ме-есто!

Я встрепенулся, вспомнив о пари с Фандориным.Зашарил по карманам в надежде отыскать завалявшийся медный грош или копейку. Заподкладкой лежало что-то круглое, плоское. Старинная серебряная монетка,петровский алтын.

Ну да ничего, авось в темноте не заметит.

Я подозвал газетчика, выдернул у него из сумкисложенный листок, кинул в кружку серебро – зазвенело не хуже, чем медь.Мальчишка как ни в чем не бывало поплелся дальше, выкрикивая свои неуклюжиевирши.

Подойдя к фонарю, я развернул серую бумагу.

И увидел – на первой же полосе, прямопосередине, вершковыми буквами:

Мой орел! Алмаз мой яхонтовый! Прощаю. Люблю.Жду весточки.

Твоя Линда.

Пиши на Почтамт, предъявителю казначейскогобилета № 137078859

Оно, то самое! Никаких сомнений! И ведь какловко составлено – никому постороннему, кто про алмаз и обмен не знает, и вголову не придет!

Но увидит ли Фандорин эту газету? Как емусообщить? Где его теперь искать? Вот незадача!

– Ну как? – раздался из темнотызнакомый голос. – Вот что значит н-настоящая любовь. Это страстноеобъявление напечатано во всех вечерних газетах.

Я обернулся, потрясенный такой счастливойвстречей.

– Ну что вы, Зюкин, так удивились? Ведьясно было, что, если вы сумеете выбраться из дому, то полезете через ограду. Ят-только не знал, в каком именно месте. Пришлось ангажировать четырехгазетчиков, чтобы разгуливали вдоль забора и погромче выкрикивали про частныеобъявления. Вы непременно должны были клюнуть. Всё, Зюкин, пари вы проиграли.Плакали ваши замечательные подусники с бакенбардами.