Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

Сразу двое! А может быть, и сам доктор Линднеподалеку?

Видит ли всё это Фандорин? Я-то роль наживкиисправно исполнил, теперь дело за ним.

Боцман повернул в переулок. Я – за ним. Тедвое – за мной. Сомнений уже не оставалось: они, голубчики, докторовыпомощники!

Вдруг моряк свернул в узкую подворотню. Язамедлил шаг, охваченный понятным смятением. Если те двое пойдут за мной, аФандорин отстал или вообще куда-то отлучился, очень вероятно, что живым мне из этойтемной щели не выбраться. Да и старик-то, похоже, не так прост, как показалсявначале. Неужто самому лезть в ловушку?

Не сдержавшись, я оглянулся в открытую. Впереулке кроме двух бандитов не было ни души. Один сделал вид, чторассматривает вывеску бакалейной лавки, второй со скучающим видом отвернулся. Иникакого Эраста Петровича!

Делать было нечего – двинулся в подворотню.Она оказалась длинной: двор, потом еще арка, и еще, и еще. На улице уже началосмеркаться, а здесь и подавно царила темень, но всё же силуэт боцмана я быразглядел. Только вся штука была в том, что старик исчез, будто под землюпровалился!

Не мог он так скоро преодолеть всю этуанфиладу. Разве что припустил бегом, но в этом случае я услышал бы гулкий звукшагов. Или повернул в первый двор?

Я замер на месте.

Вдруг откуда-то сбоку, из темноты, раздалсяголос Фандорина:

– Да не торчите вы тут, Зюкин. Идите неспеша и держитесь на свету, чтобы они вас видели.

Окончательно перестав что-либо понимать, япослушно зашагал вперед. Откуда взялся Фандорин? И куда делся боцман? НеужтоЭраст Петрович уже успел его оглушить и спрятать?

Сзади загрохотали шаги, отдаваясь под низкимсводом. Вот они участились, стали приближаться. Кажется, преследователи решилименя догнать?

Тут я услышал сухой щелчок, от которого разомвздыбились волоски на шее. Этаких щелчков я наслышался предостаточно, когдазаряжал револьверы и взводил курки для Павла Георгиевича – его высочество любитпострелять в тире.

Я обернулся, ожидая грохота и вспышки, новыстрела не последовало.

На фоне освещенного прямоугольника я увиделдва силуэта, а потом и третий. Этот самый третий отделился от стены, снеописуемой быстротой выбросил вперед длинную ногу, и один из моихпреследователей согнулся пополам. Другой проворно развернулся, и я явственноразглядел ствол пистолета, но стремительная тень махнула рукой – снизу вверх,под косым углом – и язык огня метнулся по вертикали, к каменному своду, а самстрелявший отлетел к стене, сполз по ней наземь и остался сидеть без движения.

– Зюкин, сюда!

Я подбежал, бормоча: «Очисти ны от всякияскверны и спаси души наша». Сам не знаю, что это на меня нашло – верно, отпотрясения.

Эраст Петрович склонился над сидящим, чиркнулспичкой.

Тут обнаружилось, что никакой это не ЭрастПетрович, а знакомый мне седоусый боцман, и я часто-часто заморгал.

– П-проклятье, – сказалбоцман. – Не рассчитал удара. Все из-за этой чертовой темноты. Проломленаносовая перегородка, и кость вошла в мозг. Наповал. Ну-ка, а что с тем?

Он приблизился к первому из бандитов, силившемусяподняться с земли.

– Отлично, этот как огурчик.П-посветите-ка, Афанасий Степанович.

Я зажег спичку. Слабый огонек высветилбессмысленные глаза, хватающие воздух губы.

Боцман, который все-таки был никем иным какФандориным, присел на корточки, звонко похлопал оглушенного по щекам.

– Где Линд?

Никакого ответа. Только тяжелое дыхание.

– Ou est Lind? Wo ist Lind? Where isLind? – с перерывами повторил Эраст Петрович на разных языках.

Взгляд лежащего уже был не бессмысленным, аострым и злым. Губы сомкнулись, задергались, вытянулись трубочкой, и в лицоФандорину полетел плевок.

– Du, Scheissdreck! Küss mich auf…[37]

Хриплый выкрик оборвался, когда Фандоринкоротко пырнул смельчака прямой ладонью в горло. Злой блеск в глазах погас,голова глухо стукнулась затылком о землю.

– Вы его убили! – вскричал я вужасе. – Зачем?

– Он все равно ничего не скажет, а у насочень м-мало времени.

Эраст Петрович вытер со щеки плевок, стянул субитого куртку. Бросил ему на грудь что-то белое, маленькое – я толком неразглядел.

– Скорей, Зюкин! Снимите свой мундир,бросьте. Наденьте это.

Он оторвал свои седые усы и брови, швырнул наземлю боцманскую тужурку и оказался под ней в полусюртуке с узкими погончиками,на фуражку прицепил кокарду, и я вдруг понял, что фуражка вовсе не морская, аполицейская.

– Вам не хватает шашки, – заметил я. –Полицейский офицер не может быть без шашки.

– Будет вам и шашка. Чуть п-позже. –Фандорин схватил меня за руку и потащил за собой. – Быстрей, Зюкин,быстрей!

Жалко было бросать добротный мундир на землю,и я повесил его на ручку ворот – кому-нибудь пригодится.

Эраст Петрович оглянулся на бегу:

– Орден!

Я снял с шеи Владимира, сунул в карман.

– Куда мы спешим? – крикнул я,бросившись вдогонку.

Ответа не последовало.

Мы выбежали из переулка обратно на Мясницкую,однако перед самым почтамтом повернули в какие-то ворота. За ними оказалсяузкий каменный двор, в который выходило несколько служебных дверей.

Утащив меня в угол, за большие мусорные ящики,доверху набитые коричневой оберточной бумагой и обрывками шпагата, Фандоринвынул часы.

– Девять минут д-десятого. Быстроуправились. Он наверняка еще не выходил.

– Кто он? – спросил я, тяжелодыша. – Линд?

Фандорин сунул руку прямо в мусорный бак,достал оттуда узкий и длинный сверток. Внутри оказались портупея и полицейскаяшашка.

– Наш знакомый из Poste restante. Это он,разве вы не поняли?

– Он – доктор Линд? – поразился я.