Книга начал - Салли Пейдж

настольных ламп со светло-зелеными абажурами, и Джо кажется, что она вдруг забрела в заколдованный лес. Они сидят на прежних своих местах вокруг огня, а на оттоманке их поджидает поднос, уставленный напитками и закуской.

Малкольм наблюдает, как Руфь и Джо оглядывают комнату. На каждой полке книжных стеллажей в маленьких подсвечниках горят свечи, над камином сияет разноцветная гирлянда. В эркерном окне установлена нарядная елка, также украшенная гирляндами мерцающих лампочек. С ветвей свисают разрисованные зимними пейзажами прозрачные стеклянные шары. Они как бы втягивают в себя окружающий свет, а потом, в свою очередь, рассеивают его по комнате в виде россыпи танцующих по стенам звездочек.

– Как у вас здесь красиво, Малкольм, – говорит Джо, в первый раз ощущая в душе трепет предвкушения Рождества.

– Должен признаться, мне было приятно думать о приближающемся празднике. Помню, как мы с мамой любили украшать эту комнату… хотя после ее смерти я почти этим не занимался.

Джо замечает, что сегодня Малкольм уделил внимание и собственной внешности. На нем красновато-лиловые вельветовые брюки (расклешенные), все те же марокканские тапочки и розовато-малиновый свитер с белыми оленями.

– Очень славный свитер, – со своего места возле камина делает одобрительное замечание Руфь.

Малкольм несколько нервно поддергивает рукава.

– Не думаете, что это перебор?

– Вовсе нет, очень элегантный… простой и достаточно строгий.

Высказав свое мнение, Руфь принимается возиться с рукавами собственного джемпера – темно-зеленого и со слабым контуром птички малиновки на груди. Не успевает Джо что-то сказать, как малиновка вдруг оживает, на роскошной груди преподобной Руфи вспыхивают красные и зеленые всполохи, и комнату наполняют писклявые звуки мелодии популярной рождественской песенки «Jingle Bells». Руфь встает, чтобы все вполне могли насладиться эффектом ее рождественского джемпера. Она поворачивается к друзьям спиной, чтобы они увидели мигающее изображение рождественской елки.

– Очень мило. Тонкая работа, – комментирует Джо, стараясь перекрыть визгливое верещание малиновки и звяканье бубенцов.

Малкольм, похоже, от смеха вообще утратил дар речи.

– Ну, хорошего понемножку, – говорит Руфь, снова ковыряется в своих рукавах в поисках выключателя, и наконец наступает тишина. – И вообще, у вас тут, кажется, жарковато, – заявляет она, стаскивает свой поющий джемпер и остается в простенькой рубашке синего цвета.

Джо с изумлением видит под ней колоратку.

– Так вы и в самом деле викарий, – говорит она и сама дивится собственному изумлению.

– Да, – тихо отзывается Руфь.

Джо даже кажется, что она говорит это не им, а самой себе. Руфь снова садится в кресло и смотрит на друзей пытливым взглядом.

– Я написала своему епископу письмо, – сообщает она, – и после Нового года надеюсь…

На этом Руфь, не закончив, умолкает.

Джо очень хочется спросить: «Вернуться к своей пастве? Жить дальше?»

Малкольм выглядит так, будто его проткнули насквозь, выпустили из него весь воздух, он сдулся и не может в своем кресле даже пошевелиться. Его взгляд останавливается на жестком воротнике Руфи.

– Малкольм, – поворачивается она к нему, – однажды вы мне сказали, что у нас есть только «здесь и сейчас». И мне кажется, что все вот это, – она оглядывает комнату, – и есть ваше «здесь и сейчас», только совершенно особенное. – Викарий протягивает руку и похлопывает его по коленке. А затем говорит чуть более громким голосом: – Так что насчет того, чтобы выпить и закусить?

Однако Джо замечает, что голос Руфи слегка дрожит.

Малкольм делает глубокий вдох и улыбается ей слегка печальной улыбкой. Потом встает:

– Вы совершенно правы, Руфь…

Джо изумленно смотрит на него: в первый раз перед ее именем он не употребляет слово «преподобная».

– Я приготовил для всех нас рождественский коктейль, который когда-то пили мы с моей матерью. – Как-то криво усмехнувшись, он оживленно потирает руки. – А потом можно поговорить о том, чтобы купить и для Джо какой-нибудь этакий рождественский джемпер.

Эта его попытка проявить к ним такую приправленную шуткой сердечность терзает Джо душу. Как же он станет жить тут без них?

И теперь уезжать ей уже больше не хочется. И душевный трепет предвкушения праздника уже похож на истошный крик, который доносится из второго ее дома. Призывный клич ее родных. О, как хочется их обнять, прижать к себе, посидеть вместе с ними у домашнего очага. Утонуть в бездонных объятиях мамы. Как хочется взойти на вершину холма, поднять лицо к чернильно-черному, усыпанному мириадами звезд небу, ощутить на щеках обжигающее дуновение ледяного ветра.

А как же быть со всем этим? Что же станет с Малкольмом? Оставят ли они с Руфью хоть какой-нибудь след в его жизни? Вернется ли он к своей прежней рутине и снова примется собирать материал для книги, которой он никогда не напишет? Или найдет иную цель, за которую стоит бороться?

А Руфь? Она старается думать обо всех троих, как если бы они находились на сцене как раз в момент перехода к следующему акту. Покоем здесь и не пахнет.

– Нет! Не может быть, чтобы все закончилось вот так! – говорит Джо вслух и встает.

Руфь с Малкольмом изумленно смотрят на нее. Джо снова садится, так же неожиданно, как и встала.

– В чем дело, Джоанна? – озабоченно спрашивает Малкольм.

Сформулировать все мысли, которые мгновенно пронеслись у нее в голове, Джо не может, но…

– Ведь мы станем поддерживать связь друг с другом, правда? – Этот ее вопрос звучит почти как мольба.

– Ну конечно, придумаем что-нибудь.

Это говорит Руфь. И в это мгновение до сознания Джо вдруг доходит, что именно Руфь несет другим людям. Что она им приносит, как драгоценный дар, вместе со своей бутылкой вина, когда идет к ним, к больным, умирающим, обездоленным и напуганным. Не веру в Бога. А надежду. И в следующую долю секунды Джо становится ясно, что для Руфи это одно и то же.

– Все будет хорошо, Джоанна. – Малкольм садится на подлокотник дивана и гладит руку Джо.

Кажется, что ему хочется успокоить не только ее, но и себя тоже.

– Все было не просто так, правда? – Джо понимает, что смысла в этих словах мало.

Она даже не отдает себе в полной мере отчета в том, что с ней произошло за несколько недель общения с этими людьми; возможно, она поймет это потом, со временем. Ясно только одно: что-то точно изменилась.

– О да, – негромко отзывается Руфь.

В комнате повисает тишина, нарушаемая только шипением и потрескиванием горящих в камине дров. Потом Малкольм снова встает.

– Ну а теперь, – говорит он оживленно и весело, может быть даже несколько слишком весело, – будем пробовать мой коктейль?

И направляется к подносу с бутылками и бокалами.

* * *

Рождественский коктейль Малкольма и