Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке - Иван Владимирович Ельчанинов

Раскусил художник её сокровенное, вывернул её душу наизнанку, разорвал её на кусочки и склеил заново, но она была этому рада…

Глава 7

От земли до неба крылья не нужны

…

Душа её – действительно, потёмки! В душе её ничто не разобрать! В ладонях держит он, как тёплого котёнка, который любит и царапать, и кусать…

Любая бы на её месте, либо сбежала, либо обрушила на художника волну бестактных вопросов, но не она. Арлстау не мог не заметить, что после их первой встречи Анна не задала ему ни одного неудобного для него вопроса. Она, словно чувствовала, о чём спрашивать не нужно. Он сразу же поведал ей, что он художник, но она ни разу не попросила нарисовать что-то для неё, да и вообще не затронула эту тему и не заставила его лгать ей. Порой, ему казалось, что она знает о нём всё, и её ничем не удивить – таким мыслям суждено становиться ошибкой…

Сейчас она сидела очень близко, бережно приобняла руками и смотрела на набережную, где людей стало, конечно же, во много раз больше. Весь её город вышел посмотреть на обновлённую Большую медведицу. Да и весь мир, наверное, оторвался от экранов, взглянул на небо, а затем по сторонам.

Думала сейчас лишь о художнике: «Создал творение всех времён и народов!

Чтобы мир услышал каждую его мысль, им должно нравится всё его творение, от начала и до конца! Разве возможно, чтобы это кому-то не понравилось?!» …

–Каково это? – спросила, наконец, она после долгих минут пребывания в эйфории.

–Рисовать души?

–Да.

Художника обескуражил её вопрос, потому что то, что он испытывал внутри себя, рисуя души, описать никому не пытался, даже себе самому.

–Мне сложно передать это словами, – начал он сбивчиво отвечать, но с каждым словом продолжал самоуверенно. – Душа это то искусство, которое прочтут по-разному на разных языках и поймут тоже не одинаково, каждый по-своему, но никому оно не покажется не интересным! Каждый найдёт в нём причал и начало, но всё прекрасное создаётся с конца – с него и начинаю рисовать, плавно подкрадываясь к началу. Душе нужны и мысли, и эмоции, и чувства и вся сила, которую способен ей дать! Берёшь на себя ответственность за полотно, и его жизнь зависит лишь от тебя, и нет права её погубить. – затем остановил слова, новая мысль сбила их поток, и он продолжил по-другому. – По сути, я создаю души прожитой жизнью, рисую теми людьми, которых уже стёр, но сегодня совершил исключение – сегодня рисовал не прошлым, а будущим…

Не во всех словах он прав, хоть во всех был уверен. Грусть сразила его лицо от того, что сказано в конце, но Анна поспешила поддержать.

–В этом ты ни один такой! Мы все так живём! Мы все зачёркиваем людей из нашей жизни и удаляем их навсегда!

–Ты ведь понимаешь, кто я. Никогда не бойся от меня сбежать…

Эти слова её задели!

–Не смей так говорить! – вспылила она. – Я буду с тобой и за тебя, пока сам не попросишь уйти!

Слова были сильны. Исключительно женские, ведь мужчины так не говорят. Таким словам лучше не противоречить.

–Как думаешь, для чего тебе дан этот дар?

–Чтобы изменить мир! – воскликнул он, искупавшись в её взгляде, и её глаза не сомневались, что ему это по силам…

Рука сжимала руку, когда художник провожал свою Анну под новым небом города Ирон. Они ворковали о том, куда лучше сбежать от людей им вдвоём, но все мысли художника о том, как защитить её, как сделать так, чтоб ни у кого не было шанса ей навредить. Ещё не знал, что она всё заранее продумала…

Ей нравилась его сила, уверенность кого-то и заводит. Всю дорогу глядела на Большую медведицу и понимала, что это невозможно стереть с памяти, но, всё равно, желала ярче разглядеть момент.

–Это ведь не на одну ночь? – спросила она, кивнув на медведицу, когда подошли к её дому.

–Это навсегда.

–И никак не исправить?

От этого вопроса лицо стало хмурым, но ответил легко.

–Исправить могу только я, но не буду! Не хочу лишать свободы сияние тех звёзд!

–Спасибо тебе за этот вечер, никогда его не забуду, – искренне поблагодарила она и добавила, заглянув в глаза. – Я буду с тобой всегда!

Такие слова пугают тех, кто не любит и окрыляют тех, кто чувством наделён. Семь движений губ, но самые важные в его жизни.

–Я буду тебя беречь, – промолвил он в ответ.

Затем лёгкий поцелуй, они задышали друг в друга, не желая отпускать цепкими пальцами родные тела, но она ушла, а он уехал…

Следующий день художник начал, слушая впечатления Иллиана о вчерашнем вечере. Они возвращались из ресторана, вкусно наевшись, и тот делился, какой эффект произвёл на незнакомку, делясь с ней знаниями о Большой медведице. Она уже была его, как только он красиво преподнёс ей всё, что вычитал в книгах о звёздах, а, когда Большая медведица вспыхнула, девушка посчитала его волшебником, наградила своим «волшебством» и теперь ждёт от него очередного чуда, но он и, просто, увидеться с ней не собирался.

Арлстау по привычке прослушал половину его рассказа – пребывал в своих мыслях. Но, даже из услышанной половины он понял, что был прав, когда не поверил в убедительность слов Иллиана о его покаянии в грехах. Человека не изменить, если он сам того не пожелает всем сердцем – также и весь мир невозможно заставить не верить конец…

Большую медведицу было видно и при свете солнца, словно художник не только сделал ярче сияния светил, но и приблизил их к своей планете. Иллиан считал, что этим чудом художник возродит любовь, которой не живётся на Земле.

Сам же художник имел иное мнение на счёт этой рискованной авантюры. Люди перестали дарить взгляд небесам, что днём, когда гуляют по синеве большие облака, что ночью, когда звёзды внушают нам великие мечтания. Теперь же, когда Большая медведица и днём, и ночью приманит любой взгляд, всё непременно изменится. «Раз взглянут вверх, то не забудут посмотреть по сторонам.». Да, логика его, довольно-таки, скудна. Знал бы он, насколько близок ею он с Данучи, но дано это узнать только в конце…

После нарисованной души медведицы, художник уже начинал считать свой дар – творцом высшей аллегории. Всю ранее созданную в искусстве аллегорию он счёл бесполезной, не под стать