Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке - Иван Владимирович Ельчанинов

С трудом поднялся на ноги и обнял их по очереди, пытаясь ощутить хоть что-нибудь, что раньше он не чувствовал – не получилось. Целый час сверлил их полупустым взором, пытаясь понять, что же сокрыто внутри и почему они выросли в ту секунду, когда он лишился рук.

Ему никто не мешал, его никто не тревожил, пока сам не отошёл от деревьев, усевшись у костра, что развёл для него какой-то бесстрашный воин. Красивая спутница села напротив, распивала тот же чай, что и Данучи, который благородно предложил.

–Художник, – окликнул его полководец, не спеша приближаясь к костру.

–Меня здесь нет. Я всего лишь миф! – пробурчал тот в ответ себе под нос, не обернувшись.

–Позволь, присесть рядом с тобой?

Задавая вопрос, полководец допускал мысль, что художник сейчас же лишит его жизни, но молился Богам войны о том, чтобы успеть сделать это первым – не сейчас, но когда-нибудь, когда художник сделает своё грязное дело и не будет ему нужен.

–Ты с первой встречи знал, кто я такой! – прорычал художник.

На миг могло показаться, что Данучи застал врасплох полководца, но тот молчал всего секунду, а потом уверенно рассказал частицу своей правды. Возможно, на него подействовало то, что художник остался без рук, а, может, просто, пришло время снять первую маску, чтобы показать вторую, и его не смущало, что напротив Данучи сидит девушка и слышит каждое слово – точнее, он её не замечал.

–Пол века назад мой отец был полководцем и брал меня с собой на поле боя, чтобы с малых лет я возлюбил сражения и преклонил голову перед войной…

–Ты лжёшь! Ты снова лжёшь! – заорал на него художник, но полководец был невозмутим, хотя рука тянулась к стали.

–Когда я видел, что ты творил на поле боя, – продолжил он, – подумать бы не мог, что такое возможно забыть. Однако, все каким-то образом забыли про тебя, забыли про войну. Я и вовсе заснул сыном полководца, а проснулся сыном рыбака, так никогда и не вспомнившего, что он был полководцем. О войне я вспомнил десять лет назад. Вспомнил и о том, что родился не сыном бедняка. Я уже был стар, хоть и богат. Представляешь, каково мне было узнать, что из-за чьей-то злой шутки всю жизнь думал, что я никто?! Я сделал всё, чтобы начать войну и уже через неделю с небольшим отрядом напал на поселение авров! Мы вырезали всех…

Он сделал паузу, смотрел на реакцию Данучи, будто надеялся, что тому станет легче, что не один такой.

–Я был уверен, что это авры вмешались в нашу память, что это они виноваты в моей исковерканной жизни, и никто другой. Будучи ребёнком, не испытывал к ним ненависти, а стариком испытал – да такую, что решил их всех уничтожить, до единого… Но год назад я вспомнил о тебе и первым пришло в голову то, что это ты всем нам стёр память, что не я виновник войны, которую начал, а ты! Честно, сначала хотел убить тебя за то, что испортил мне всю жизнь. Приехал в твою деревню, чтобы сжечь её и тебя, а не делать из тебя союзника, но, когда ты хладнокровно разделался с десятком моих воинов, мне это напомнило детство – так с тобой познакомился мой отец. Я почуял, что ты жаждешь войны, что она у тебя бежит по сосудам, просится на волю, слишком долго спала. Решил помиловать твою деревню и семью, твою жену и детей, простил тебя и дал тебе возможность выпустить на волю зверя. Простил, потому что ты выше нас! Кому, если не тебе, решать судьбы, в том числе, и мою?! Когда глядел на мёртвые, бегущие статуи, я был счастлив, что ты не забыл, что родился человеком, а не авром…

–Время покажет, что я забыл, а, что помню, – ответил Данучи, на секунду смягчившись над полководцем, на минуту не видя в нём угрозы. – Авры – благородный народ, они лучше, чем мы! Их прогресс обошёл нас на тысячелетия, но они не пожелали изобретать оружие, чтобы уничтожить нас одним щелчком пальца. Один факт, а говорит обо всём! Понимаешь?

–Не понимаю, – ответил он честно, качая головой. – Я их никогда не понимал! Ни в одной ситуации! И не смогу понять, потому что не хочу. Они выше нас ростом, потому смотрят всегда свысока – не замечал этого, пока не помнил о войне. Это странный народ, а, значит, опасный…

–Опаснее, чем я?

–Ты художник, рисующий души! – заголосил полководец. – Ты творишь судьбу этого мира, потому я верю, что каждый Бог в долине водопадов восстанет за нас, и мы вместе победим в этой войне. Какое бы оружие авры не принесли на поле боя…

Старик поднялся на ноги и захотел уйти, не попрощавшись, но художник окликнул его. Вскочил, как будто рвался в бой, но тот не испугался.

–Как ты узнал, что я помню лишь последний год?

–Ты это показал мне сам. Я видел, как ты забываешь! Да, что говорить – о твоей семье я знаю больше, чем ты сам! Я храню эти воспоминания для тебя, ведь ты – мой единственный друг…

Последними словами не удивил, а убедил ему не верить, ведь Данучи, хоть и не помнил, но чувствовал, что знает, что такое друг…

Послышались шаги, и оба оглянулись, и молчаливая девушка подарила свой взгляд пришедшему гостю, хоть и не дарила своих глаз полководцу.

К ним приближалось создание удивительной красоты. Не с длинной косою до пояса, а с короткими, намеренно зачёсанными, чёрными волосами, будто она колючий ёж – любого может ранить словом, любого покалечит стрелами, что бережно хранятся за спиной. Ей бы быть гордостью мужа, а не воином, тогда бы, может быть, была другой.

Душа, как звезда, не такая, как у полководца, чья душа – обыкновенный, чёрный круг, хотя при первой встрече была совсем другой…

Арлстау был поражён всей душой, но заметил, что и Иллиан тоже – он тоже узнал эту девушку. Стало не по себе от его взгляда, но не думал, кто же он ему, думал, кто он ей.

Все мысли о ней. Напряжённо глядел на двойника его любимой Анны и молился всем Богам долины водопадов, чтобы она в этом мире не пострадала, и, чтобы Анна из его мира не была ему врагом.

–Анастасия, – представилась она, глядя в глаза Данучи без любви и симпатии.

Во взгляде, хоть и восхищение, но