В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин

недовольства людей. Руководитель страны Эрих Хонеккер «достал» многих, и не со вчерашнего дня. Он заводил страну в тупик, и наши руководители застойных лет получали красноречивые сигналы на этот счет, в том числе от дипломатов, но на действенные шаги не решились.

Когда в октябре 1989 г. за считанные недели до того, как рухнула Берлинская стена, его сменил, наконец, Эгон Кренц, было уже поздно. В беседе с ним 1 ноября Горбачев так выразился о Хонеккере: «…в последнее время он оказался как бы слепым… он перестал видеть реальные процессы в мире и в собственной стране»[108]. Как иначе можно было сказать о деятеле, заявлявшим, что стена простоит еще сто лет? Но не слишком ли поздно пришло понимание этого? Даже Коль, не скажу от чистого ли сердца, призывал Горбачева подтолкнуть Хонеккера к реформам «как у вас».

Во что Хонеккер – подобно Милошевичу в Югославии – верил, должно быть, до конца, так это в то, что Советский Союз спасет социалистическую ГДР, как «спас» в 1968 г. Чехословакию. Так на практике проявилась еще одна негативная сторона советского вторжения в ЧССР: упование на спасительную военную мощь СССР, которая покроет прошлые грехи. Но в новых условиях ее уже невозможно было, даже при желании, пустить в ход.

Нельзя не признать, что вносили сумятицу постоянно звучавшие с нашей стороны заявления типа: «ГДР в обиду не дадим!» Вполне возможно, что Хонеккер именно их посчитал нашей подлинной политикой, а не то, что доводилось до сведения руководства братских партий в закрытом порядке: ответственность несете вы, вмешиваться мы не будем. Не понял, что это говорилось не для красного словца.

Называя вещи своими именами, проспало ГДР брежневское руководство, да частично и горбачевская команда. У нее, правда, слишком много было забот.

Подбадриваемый американцами, а еще больше стотысячными и полумиллионными митингами в ГДР, откуда люди бежали толпами, Коль решительно взял роль ключевого игрока на себя. После слома Берлинской стены в ФРГ из ГДР каждый месяц уходили десятки тысяч человек и возвращались далеко не все. До слома бежали через Австрию и «союзную» нам Венгрию, небескорыстно для Будапешта. За 1989 г., так во всяком случае уверял Горбачева Коль, в ФРГ перешло 380 тысяч человек, преимущественно молодежь. Бегство продолжалось и при Модрове: 55 тысяч за январь 1990 г.

ФРГ не считалась с расходами. Нелегко было гэдээровским немцам оставаться патриотами после того, как магазины ГДР начали заполняться товарами из ФРГ, в пожарном порядке шли двусторонние переговоры об экономическом союзе, западногерманские советники стали завсегдатаями в министерствах и ведомствах ГДР.

Республика помимо всего прочего быстро приближалась к банкротству. Модров признался в этом и Колю, и Горбачеву. Положение сильно ухудшил поток негативной информации о коррупции и неправовых действиях руководителей ГДР на различных уровнях, а там как раз начали с этим активно бороться, а следовательно, в открытую разоблачать. Если верить Колю – он привел эти цифры Бушу в Кэмп-Дэвиде – из 15 наиболее влиятельных в 1989 г. деятелей ГДР через год 10 сидели в тюрьме.

Двадцать восьмого ноября 1989 г. под предлогом обострения внутриполитической ситуации в ГДР канцлер ФРГ Коль выступил в бундестаге с зажигательной речью. Он поставил перед свершившимся фактом не только зарубежных деятелей, но даже своего партнера по правительственной коалиции Геншера. В пресловутых десяти пунктах был представлен поэтапный план достижения германского единства, выдвинуты требования к ГДР изменить как экономическую, так и политическую системы, провести свободные выборы. Это стало полной неожиданностью для Горбачева и вызвало его резкую реакцию. Он жестко отчитал руководителя ФРГ, но тем дело и кончилось.

Не знал тогда Михаил Сергеевич о миссии посланца из Москвы, который дал определенно понять Тельчику: если речь пойдет о конфедерации двух германских государств, и если они не будут слишком торопиться, все станет возможным. Коль, естественно, воспринял «намек» как дающий согласие Кремля на воссоединение на определенных условиях. Некоторые наши историки считают, что именно после «зондажа» Коль решился на десять пунктов. Этого же мнения придерживается Тельчик. Канцлеру и в голову не могло прийти, что такое делается без ведома Горбачева. Автором инициативы называют В. Фалина, в то время завотдела по международным делам и секретаря ЦК. Если объединение двух Германий пошло бы по этому пути, нас бы это, думаю, устроило. Бурно развивающиеся события позволили Колю довольно быстро отказаться от такого сценария.

Западноевропейские деятели, включая Тэтчер и Миттерана, были возмущены речью Коля. На это он отвечал, что идея конфедерации, договорного сообщества двух германских государств согласована с Бушем. О «зондаже» Москвы канцлер умалчивал, он больше стращал Кремлем: «Если бы я промедлил с выдвижением десяти пунктов (любопытно, что Коль «забыл» упомянуть в них НАТО. – А.), Советы могли бы предложить объединение Германии в увязке с ее нейтрализацией подобно тому, как это сделал Сталин в 1952 г. Такой шаг витал в воздухе»[109]. (Желал бы я знать, где это он витал. Поздно подсказал нам его Коль.)

Советники говорили Бушу, что Коль забежал вперед. Американский президент, уверяя Горбачева в том, что США не будут поторапливать процесс объединения, в разговоре с Колем поддержал его: «Я ценю Ваши десять пунктов и Ваше видение будущего Германии»[110].

На короткое время я был непосредственно вовлечен в германские дела. Принял участие в первых заседаниях группы 2+4 (ГДР и ФРГ плюс СССР, США, Англия и Франция) на рабочем уровне. Затем ее деятельность была перенесена на уровень министров.

Создали этот механизм в феврале 1990 г. с тем, чтобы обговорить внешние аспекты будущего объединения. (В том, что оно будет, сомнений уже не было, поезд уже ушел.) Это: окончательное закрепление германских границ, права и обязанности четырех держав, военно-политические вопросы, Берлин. Практически все эти проблемы были в конечном счете решены на вполне приемлемых для нас основах.

От внутренних же аспектов стараниями связки США–ФРГ группу отстранили, как мы тому ни сопротивлялись. Да и начало ее работы американцы оттягивали до тех пор, пока процесс сближения между двумя Германиями, вернее, поглощения Восточной Германией ФРГ не вышел на финишную прямую.

Пришел я на новое поприще воодушевленный тем, что удалось сделать за годы перестройки на африканском и гуманитарном участках. Должен признаться, однако, что от нескольких месяцев работы на германском направлении до сих пор осталось тягостное чувство: сколько-нибудь повлиять на ход событий не получилось. И не только по объективным моментам – после зияющих брешей в Берлинской стене игра была уже во многом сыграна, – но и по нашим внутренним.

Совещание 26 января