В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин

1990 г. по германскому вопросу у Горбачева, которое он сам назвал в мемуарах решающим. Говоря о воссоединении Германии, определеннее всех выразился Рыжков: ГДР нам не сохранить. Речь может теперь идти о тактике, назывались варианты конфедерации как способ растянуть процесс на несколько лет (все еще думали, что они у нас есть!) с тем, чтобы приучить к воссоединению советских людей.

Упомяну, что иллюзии держались долго: в декабре 1989 г. Горбачев говорил Миттерану: «Больше половины жителей ГДР хотят сохранить облик своей страны». Мартовские 1990 г. выборы в ГДР положили конец заблуждениям. В ходе этой беседы оба деятеля констатировали, что «Буш не договаривает». «Особая» роль Вашингтона не осталась незамеченной, но, к сожалению, с опозданием[111].

Горбачев занял решительную позицию: объединенной Германии не место в НАТО. Это вскоре было подтверждено и публично.

Так вот, от МИДа в кабинете генсека присутствовал один Шеварднадзе. Ни первый замминистра Ковалев, возглавлявший специально созданную в МИДе рабочую группу по германской проблематике, ни я, замминистра, входивший в ее состав, приглашены не были. (Вот ее состав: заместители министра И. Абоимов, А. Адамишин, В. Карпов, члены коллегии А. Бондаренко, Г. Горинович, С. Тарасенко, В. Терехов, а также М. Дмитриев и Г. Елизарьев.) Ключевые вопросы решались в ЦК, посол ФРГ Блех ходил туда чаще, чем в МИД.

Тон и в ЦК, и у нас задавали люди, десятилетиями бессменно занимавшиеся Германией. Для старой мидовской гвардии объединение Германии было равносильно концу света. Нельзя было не разделить горечи по поводу происходящего, но лозунг «ни шагу назад», не подкрепленный реальными возможностями, препятствовал прагматичным решениям. В это быстротечное время мы иногда неделями топтались на месте, не замечая, как немцы меняют свои позиции, а Буш дезавуирует Бейкера. У курса на скорейшее объединение Германии, проводимого под руководством бывшего главы ЦРУ Буша, было прикрытие. На первых порах дела велись под успокоительный аккомпанемент: не принимайте те или иные заявления в расчет, они делаются на электорат, будьте уверены, что в любом случае ключи от объединения – в советских руках.

Успокаивали нас и западные немцы: речь не идет о быстром воссоединении. Мы этому охотно верили[112]. Посол Блех прямо заявлял, что так считает правительство ФРГ. Не исключаю, правда, что западные немцы в самом деле намеревались поступить подобным образом. Свое слово, однако, сказали на выборах граждане ГДР.

Из дневника: «Бросили меня сейчас на Германию и Восточную Европу, и что вижу: остро не хватает народу среднего, работящего возраста, нет естественной связи поколений, застой сказался и здесь, сразу идет молодая поросль, там есть неплохие ребята. Как спасать спасаемое с таким человеческим материалом?»

Посол В. Терехов, заведовавший одно время кадрами МИДа, пишет в своей книге: «Средний возраст послов, да и многих руководителей центрального аппарата МИДа далеко зашкаливал за 60 лет». Достоверно знаю, что Горбачев и Шеварднадзе готовили замену послов, но не дошли руки. С удовольствием прочел, что, в общем Слава Терехов согласен с моей точкой зрения, что толчок воссоединению Германии дала администрация Буша[113].

«Недавно заслушивали на коллегии посла в ЧССР В. Ломакина. Невооруженным глазом виден уровень подготовки. Но член ЦК, многочисленные протекции, включая добываемые, по разговорам, самым простым путем. И еще: все-таки очень мало людей, которые думают в первую голову о деле, а потом уже о себе. Генетический расклад не в пользу перестройки. Чем все это кончится? Даю 55 против 45, что проскочим. (К несчастью, ошибся! – А.) Впрочем, всем империям казалось, когда начинали выпадать первые кирпичи: ничего, залатаем».

Во время переговоров в Москве Х. Модрова, последнего премьер-министра от СЕПГ (5–6 марта 1990 г.) поговорил с членом его делегации, весьма симпатичным физиком, представителем «Нового форума», левой организации. Он был очень удручен: «Не для того мы делали революцию, чтобы в ГДР хозяйничали Коль и западноевропейские монополии. Мы выходили на митинги, требуя демократии, а не объединения. Теперь же лет 10–15 социалистическим идеям делать нечего, народ ударился в потребительство. А могли сделать такую прекрасную, демократическую, развитую страну, хоть какую-то альтернативу капитализму». Иллюзии, иллюзии, но благословенные. Подумал, что уж очень тяжелое наследство оставил Хонеккер, обвиненный, кстати сказать, новой властью в государственной измене.

Почему все же мы так и не попытались сыграть первым номером? Все по той же причине – идеологической. Государственные интересы требовали отступить, постараться подороже продать нашу уступку, так или иначе вынужденную и неминуемую. Идеология же требовала защищать ГДР до конца, не уточняя, правда, как. В данных обстоятельствах она долго оказывалась сильнее. Использую этот термин для простоты изложения. На самом деле от идеологии в высоком значении этого слова мало что осталось. Была глубоко укоренившаяся привычка жестко, неуступчиво действовать на международной арене вне зависимости от реального положения дел. Она была сродни командным методам, практикуемым партийными бонзами внутри страны, где противодействия они не встречали и привыкли к поведению «как хочу, так и ворочу». За это тоже возненавидели Горбачева, поднявшего руку на своеволие партийной власти.

Для американцев объединение Германии означало отобрать у нас ГДР, для нас – отдать. В Кремле поздно поняли, что, как это ни болезненно, отдать все равно придется. Позднее осознание повлияло на результаты всего процесса, добавив ему хаотичности.

Сторонники «решительных действий по отстаиванию наших позиций» (ни то, ни другое не расшифровывалось) остерегались открыто призвать к оружию. Понимали, что танки не помогут, иные в глубине души чувствовали, что объединение Германии не остановить. Но от этого сопротивление Горбачеву не становилось менее жестким. Припомним хотя бы вылазку Лигачева, когда он, сразу же поддержанный звеньями аппарата, публично обвинил Горбачева в продаже ГДР. Вслед за ним – Полозков[114]. Свой, так сказать, нож в спину.

Внутренний раздрай, разумеется, не усиливал переговорные позиции. Министр обороны ФРГ Столтенберг, полемизируя, как ему казалось, со слишком уступчивым Геншером, не стесняясь, заявил: пока русские спорят между собой, им не надо ни в чем идти навстречу. Весной 1990 г. Шеварднадзе выступал с жестких антинатовских позиций, а его заместитель заявил западным немцам, что они сами должны найти решение проблемы НАТО. Говоря об этом, Юлий Квицинский, конечно, надеялся, что немцы выберут нейтралитет, но они интерпретировали его слова как показатель того, что СССР блефует, когда он «абсолютно исключает нахождение объединенной Германии в Атлантическом союзе»[115].

Отступая и огрызаясь, мы дождались того, что на фоне полного краха СЕПГ, озлобленности граждан авторитарным, коррумпированным и лживым режимом массовых манифестаций, вплоть до разгрома правительственных зданий, ГДР ушла сама. Мы так и не решились «возглавить неизбежное», как