В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин

когда и Совет Экономической Взаимопомощи (СЭВ). Наши попытки сохранить его как политическую организацию поддержаны не были.)

Еще бы, встреча проходила на второй день после спешно проведенных выборов в ГДР. С большим отрывом победил блок партий во главе с ХДС, выступавших за единство Германии. Он получил более 47 процентов, социал-демократы – 21 процент, а Партия демократического социализма (ПДС), созданная на основе прежней СЕПГ, – 16 процентов. Глава восточногерманского Христианско-демократического союза Лотар де Мезьер стал премьер-министром.

Первые же отвечающие этому названию выборы устранили с политической сцены правившую в ГДР партию. Дело стремительно пошло к поглощению Западной Германией земель Германской Демократической Республики на основе статьи 23 Конституции ФРГ. Рухнули надежды, что воссоединение Германии произойдет путем переговоров между ФРГ и ГДР и постепенного сближения между ними, что мы надеялись контролировать. На это и был нацелен «зондаж» Фалина.

На нашей стороне. В германском вопросе проявила себя косность советской внешней политики. В МИДе целые поколения чиновников были воспитаны в духе категорических предписаний: нет единой немецкой нации, существование двух германских государств необратимо, ГДР – оплот социализма на немецкой земле, наш плацдарм в центре Европы, который будем защищать до конца.

Предупреждения специалистов, а они раздавались и в МИДе, и в КГБ, и в Международном отделе ЦК насчет того, что нельзя отдавать в руки Запада лозунг объединения Германии, что необходимо быть готовыми к тому, что оно может стать реальностью, глушились на корню. Лет за пятнадцать до воссоединения Андрей Ефимович Ковалев, один из опытных работников МИДа, втихомолку учил нас, молодежь: с немцами мы еще хватим лиха, разделенными их не удержать. Для меня это звучало тогда святотатством.

Пытался настроить на тревожный лад Громыко опытнейший В. Фалин. Безрезультатно. Валентин Михайлович рассказал, что он подавал тревожные сигналы начиная с 1970 г. В августе 1980-го предупредил Андропова: если Хонеккер останется во главе ГДР, то в пределах следующих пяти лет придется применить танки. Андропов согласился, но дальше дело не пошло.

Позже, задавая коллегам-германистам вопрос, когда они пришли к заключению, что существованию двух Германий приходит конец, услышал: в 1989 г.

Горбачев, видимо, интуитивно чувствовал недостаток знаний и анализа. Неслучайно он говорил на заседании Политбюро 26 марта 1987 г.: «…Институты Академии наук пусть образуют хотя бы группу ученых, которые бы разрабатывали для нас такие, например, фундаментальные вопросы, как “немецко-немецкие” отношения»[117]. Насколько я могу судить, пожелания эти остались в разряде благих. Дело стремительно дошло до горячего, и пришлось полагаться на решения, принимаемые как в шахматном блице.

Но были и удачные домашние заготовки. Мы тогда довольно умело оперировали категориями общеевропейского сотрудничества, в перспективе устранявшего пограничные линии в Европе, ее раскол. Когда мы призывали шире использовать структуры ОБСЕ, как уже сформированные, так и те, что предстояло создать, политики и дипломаты к нам прислушивались. Хельсинкский Заключительный акт не только закреплял границы в Европе, но и закладывал основы коллективной безопасности на континенте. Общий дом для Европы был нашей альтернативой таким продуктам холодной войны, как противостоящие друг другу военно-политические блоки.

Могу засвидетельствовать, что, будучи послом в Риме, я всерьез обсуждал с министром иностранных дел Италии Де Микелисом идею создания своего рода Совета безопасности для Европы в рамках ОБСЕ. Итальянец носился с идеей «большого договора» между СССР и Европейским сообществом, который означал бы также своего рода смешанное предприятие СССР – Запад, говорил, что уже в ближайшем будущем «реальным станет соглашение об ассоциативных связях между СССР и ЕС». Любопытна аргументация министра: дешевле помочь Советскому Союзу сейчас, чем потом столкнуться с ситуацией югославского типа.

У Геншера была довольно цельная концепция будущей безопасности в Европе, которую он неоднократно излагал. Он заявлял, что правительство Бонна не хочет «как выходить из НАТО, так и расширять его». Грядущая эволюция блоков предполагала, что Североатлантический альянс и Варшавский договор сначала трансформируются в сторону меньшей милитаризации, а затем превращаются в «составные части общеевропейских структур». Чем была плоха формула Геншера: одна Германия, одна Европа?[118]

Аналогичной линии, хотя и в смягченном варианте, придерживался Коль на уже упомянутых мною переговорах с Горбачевым в феврале 1990 г. Коль вводил нерасширение словом «естественно», т.е. как нечто само собой разумеющееся. Насчет того, что процесс объединения Германии будет инкорпорирован в общеевропейские структуры или по крайней мере пойдет параллельно с их консолидацией, заявлял и госсекретарь США Джеймс Бейкер. Его потом обвиняли американские правые, что он подпал под влияние Геншера. У Буша же был в этом отношении стойкий иммунитет.

Общеевропейские «игры» продолжались год-полтора. Затем американская администрация поставила «миролюбцев» на место. Поигрались и хватит. В своем подавляющем большинстве власти США были твердо намерены строить Европу, вышедшую из холодной войны, вокруг структур НАТО. Что ж, правильно определял свои долгосрочные интересы, которые всё больше расходились с нашими попытками договориться.

Уже на римской сессии Атлантического союза на высшем уровне в ноябре 1991 г. США сумели провести, скорее, навязать, решение на счет того, что политика безопасности должна вырабатываться в рамках НАТО и в пределах компетенции блока. ОБСЕ, проговорился однажды «поумневший» Бейкер Горбачеву, это красивая мечта, а НАТО существует.

В том же контексте разных подходов к будущему Европы находится, на мой взгляд, и проблема нерасширения НАТО.

Вот как преподнес ее американский госсекретарь Горбачеву в феврале 1990 г., когда приезжал в Москву накануне решающих переговоров Михаила Сергеевича с Колем (не хотели американцы выпускать из-под контроля проблему объединения): «Механизмом, обеспечивающим присутствие Соединенных Штатов в Европе, является НАТО. Если НАТО будет ликвидирован, то такого механизма присутствия США в Европе не будет. Мы понимаем, что не только Советскому Союзу, но и другим европейским странам важно иметь гарантии того, что если Соединенные Штаты будут сохранять в рамках НАТО военное присутствие в Германии, то не произойдет распространения юрисдикции или военного присутствия НАТО ни на один дюйм на Восток»[119].

Что это, как не предложение сделки: вы соглашаетесь на то, что вооруженные силы США остаются в Германии, мы гарантируем, что НАТО не продвинется дальше на Восток?

В общий хор включились англичане. По поручению Тэтчер посол Великобритании в Москве передал Горбачеву, что при включении объединенной Германии в НАТО и Европейский союз «Великобритания готова рассмотреть дополнительную гарантию: граница НАТО может остаться на Эльбе, а советские войска могут остаться в бывшей Восточной Германии».

Какое-то время в странах Запада придерживались этой позиции. В марте 1991 г. у Джона Мейджора были запрошены разъяснения по поводу призыва Гавела к НАТО включить в блок чехов, поляков и венгров. Британский премьер, сменивший