Пелагия и красный петух - Борис Акунин

Салах своей болтовней отвлекал путешественницуот тревожных мыслей.

– Зря евреи тут стали жить, – вздыхал он,отгоняя комаров. – Летом все от лихорадка помрут. Зачем им земля? Евреи – народгородской. Сидели бы в город. Совсем с ума сошли, это их Аллах наказал. Дажежалко.

Как выяснилось далее, жальчей всего евреев емуза то, что они могут жениться только на еврейках, а это самые несносные женщинына свете. Коварные, лживые, во всё суют свой горбатый нос.

– Спать с еврейка – как совать свой мужество внора, где живет скорпион, – сказал Салах, заставив Пелагию поморщиться от стольсильной метафоры.

Темой коварства еврейских женщин возницаувлекся надолго. Разумеется, помянул подлую Юдифь, убившую спящего Олоферна, ноболее всего возмущался Иаилью, осквернившей священный закон гостеприимства.Разбитый в бою полководец Сисара (которого Салах именовал «предком арабов»)попросил в шатре Иаили убежища. И что же она, вероломная, сделала? СогласноКниге Судей, «сказала ему: зайди, господин мой, зайди ко мне, не бойся. Онзашел к ней в шатер, и она покрыла его ковром. Сисара сказал ей: дай мненемного воды напиться, я пить хочу. Она развязала мех с молоком, и напоила егои покрыла его. Сисара сказал ей: стань у дверей шатра, и если кто придет испросит у тебя и скажет: "нет ли здесь кого?", ты скажи:"нет". Иаилъ, жена Хеверова, взяла кол от шатра, и взяла молот в рукусвою, и подошла кнему тихонько, и вонзила кол в висок его так, что приколола кземле; а он спал от усталости – и умер».

Слушая, как Салах пересказывает эту библейскуюисторию, украшая ее душераздирающими подробностями, Пелагия жалела бедняжку –не Сисару, который жил Бог знает когда и в конце концов получил по заслугам, арассказчика. Не знает, простая душа, что за него уже всё решили: следующей егоженой будет именно еврейка.

– Человек устал очень, совсем слабый был. Воттак лег – и сразу хр-р-р, – для наглядности захрапел Салах, положив щеку насложенные ладони.

И вдруг дернулся, натянул поводья.

Из кустов на дорогу медленно выехали двоеконных.

Увидев торчащие за их спинами ружья, ПолинаАндреевна вскрикнула:

– Это разбойники?

– Я не знаю, – ответил Салах и отпустил вожжи.

– Что же ты? Поворачивай назад!

– Нельзя. Увидят, что мы боимся, догонят. Надоехать прямо и что-нибудь спросить. Это лучше всего.

– Что спросить?

– Дорога. Как ехать в Эль-Леджун. Скажу, тыедешь к главный полицейский начальник. Ты его теща.

– Почему теща? – удивилась и немножкообиделась Полина Андреевна.

– За теща нельзя выкуп брать.

– Потому что такой обычай, да?

– Потому что за теща выкуп не дадут, –отрывисто объяснил Салах, готовясь к разговору с вооруженными людьми

Он затараторил еще издали, кланяясь ипоказывая рукой куда-то в сторону холмов.

Всадники рассматривали повозку и седоковмолча. Они были очень странного для Палестины вида: в черкесках с газырями, уодного на голове башлык, у второго папаха. Прямо как наши кубанские казаки,подумала Полина Андреевна и немножко воспряла духом.

– Не понимают арабски, – обернулся Салах. Онбыл бледен и напуган. – Это черкесы. Совсем плохие черкесы. Сейчас я им будутурецки говорить...

Один из конных подъехал и наклонился к Пелагии– пахнуло чесноком и бараньим жиром.

– Мускуби? – спросил он. – Руска?

– Да, я русская.

Черкесы гортанно заговорили между собой. То лиспорили, то ли бранились – не поймешь.

– О чем они? – нервно спросила Пелагия.

Салах только сглотнул.

Тот же разбойник снова нагнулся, схватилПолину Андреевну за подол платья. Она взвизгнула, но злодей не стал рвать наней одежды, а только потер пальцами шелк, демонстрируя что-то своему товарищу.Потом взял с сиденья зонтик, показал ручку слоновой кости.

– Что он говорит? – испуганно пролепеталамонахиня.

– Говорит, ты богатая и важная. Русские дадутза тебя много денег.

Салах подключился к дискуссии. Жалобнозачастил что-то, замахал руками. Его жестикуляция Полине Андреевне непонравилась: сначала палестинец плеснул на пассажирку рукой, как быотмахиваясь, потом ткнул себя в грудь и показал куда-то назад. Кажется,уговаривает, чтоб забрали ее одну, а его отпустили. Негодяй! Еще Иаиль емунехороша!

Но черкесы его слушать не стали. Короткобросили что-то и поехали вперед.

Салах медлил.

– Они нас отпустили? – не поверила такомусчастью сестра.

Но один из разбойников обернулся, погрозилнагайкой, и Салах со стоном тронул с места.

– Говорил ей, говорил, – причитал он. – Нельзяехать Мегиддо, плохо. Нет, вези. Что будет? Что будет?

Вскоре стемнело, и дороги к черкесскому аулуПолина Андреевна толком не разглядела: какие-то холмы, лощина, потом довольнокрутой подъем в гору.

Низкие плоские крыши и тускло освещенные окна– вот всё, что рассмотрела она в самом селении. Хантур остановился на темнойтреугольной площади, и две молчаливые женщины в белых платках отвели монахиню вмаленький домик, находившийся в глубине двора. Хижина оказалась непростая – снаглухо закрытыми ставнями, снаружи замок. Должно быть, специально для «богатыхи важных» пленников, догадалась Пелагия.

Догадка очень скоро подтвердилась. Пришелхозяин дома, а похоже, что и всего аула – длиннобородый старик в мерлушковойпапахе, обвязанной чалмой, и почему-то в полном вооружении. Неужто так и ходитдома с шашкой, кинжалом и револьвером в кобуре?

Главный черкес сказал, что зовут егоДаниэль-бек и что «княгине» дадут на ужин чурек и козье молоко. По-русски онговорил на удивление чисто и правильно, с совсем небольшим акцентом.

Полина Андреевна очень испугалась того, чтоона «княгиня».

– Я не княгиня! – воскликнула она. – Выошибаетесь!

Старик расстроился.

– Муса сказал, княгиня. Платье шелковое, лицобелое. А кто ты такая? Как тебя зовут?

– Я паломница. Пелагия... то есть, ПолинаЛисицына.