Пелагия и красный петух - Борис Акунин

Про черкесов было известно, что в Палестинеони появились лет двадцать—двадцать пять назад по указу султана, которыйнаградил своих верных башибузуков хорошими землями за храбрость в войне срусскими и сербскими гяурами. Перед тем как стать турецкими воинами, этикавказские люди воевали под зеленым знаменем великого Шамиля и покинули родныегоры, отказавшись стать подданными царя. Его османское величество решил попримеру северного соседа обзавестись собственными казаками, которые станутопорой султанской власти в неспокойных областях дряхлеющей державы. Абдул-Хамидрассчитывал, что даст воякам землю, освободит от податей, а дальше онипрокормятся сами. Будут приглядывать за неспокойным арабским населением,возделывать пашню, выращивать баранов. Но казаками вчерашние башибузуки нестали – слишком долго, чуть не сто лет, жили одними войнами и набегами, так чтоот мирных занятий совсем отвыкли.

Их служба состояла в том, чтобы блюсти порядокна дорогах. Черкесы, однако, поняли эту миссию по-своему, так что вскоре каждыйпроезжающий должен был платить им мзду. Когда же торговые караваны началиобъезжать черкесские аулы стороной и дорожные поборы иссякли, лихие люди нашлисебе новые источники дохода: нанимались в те же караваны охранниками или ловилипреступников, за чью голову власти обещали награду, а иной раз и самизанимались грабежом либо похищали богатых путешественников для выкупа.

Полиция с черкесами не связывалась, потому чтокаждый из них был прирожденным воином: с младенчества ездил верхом, без промахастрелял и, как черт, рубился шашкой.

Аул, расположенный неподалеку от коммуны«Новый Мегиддо», слыл самым воинственным. Если черкесы из других селенийпонемногу втягивались в оседлый образ жизни и отходили от разбойных привычек,то клан Даниэль-бека по-прежнему считал любую работу для джигита зазорной идобывал пропитание исключительно винтовкой и кинжалом.

Дело было в самом беке. Уже глубокий старик,он всю жизнь провел на коне и часто говорил, что умрет тоже в седле. Умирать,однако, Даниэль-беку было еще рано. Несмотря на семьдесят с лишком лет, был онкрепок и непоседлив, недавно взял себе новую жену, тринадцатилетнюю, и она,говорят, уже забеременела.

Под значок Даниэль-бека (шестиконечная звездас полумесяцем и конский хвост) вставало до полусотни всадников. Свою деревнюони выстроили так же, как на родном Кавказе: на вершине крутого холма поставиликаменную дозорную башню, вокруг – низкие сакли. На башне днем и ночью стоялчасовой, зорко смотрел во все стороны света. Собак черкесы не держали, потомучто горские псы, которых они привезли с собой, палестинского климата невыдержали, а местную лядащую породу пришельцы презирали.

В этом-то обстоятельстве Магеллан и усмотрелслабину черкесской твердыни.

Когда коммунары поняли, что их предводитель нешутит и в самом деле хочет объявить войну Даниэль-беку, во дворе хана сделалосьтихо. Даже Малке, готовая поддерживать Магеллана всегда и во всем, испугалась –не перегнул ли он палку, не отшатнутся ли от него остальные.

Но Магеллан держался так, будто подобнаявозможность даже не приходит ему в голову.

– Смотрим сюда, – деловито начал он, насыпавкучку земли и воткнув в нее сучок. – Это холм, это башня. Камешки – сакли.

– А это что? – спросил кто-то, показывая наизвилистую черту.

– Речка. Тут склон крутой, почти обрыв. А наюго-западе, вот здесь, пологий спуск и дорога...

Это он здорово придумал, с макетом. Всесгрудились вокруг и вместо того, чтобы причитать и спорить, разглядывалиМагелланово творчество.

– Задача ясная, – сказал он, вытирая руки обштаны. – Раз и навсегда отучить черкесов к нам соваться. Ну и, конечно, вернутьпохищенное.

– Магеллан, они ведь добром не отдадут.Стрелять будут, – тоскливо произнес Колизей.

– И мы будем. Разве я вас не учил?

– Если хоть одного убьем, начнется кровнаяместь. Нам же рассказывали... И конца этому не будет...

Магеллан рубанул ладонью воздух:

– Постараемся обойтись без смертей. Но если невыйдет, придется уничтожить всех черкесов мужского пола. До последнего. Иначе –Колизей прав – вовек не развяжемся.

– Всех-всех? – переспросила Малке дрогнувшимголосом. – Даже маленьких мальчиков?

Раздался нервный смех. Саша Брюн сказал:

– Я и во взрослого-то вряд ли смогувыстрелить, не то что в ребенка. Брось, Магеллан, это жизнь, а не романФенимора Купера.

– В том-то и штука, Сашуля, что это не роман,а жизнь. Или она тебя на карачки поставит, или ты ее. – Магеллан тряхнулголовой, на лоб упала каштановая прядь, и Малке залюбовалась – до того онсейчас был хорош. – Арабы называют евреев уляд-эль-мот,«сыны смерти», потомучто мы всего боимся. Пора показать и арабам, и черкесам, и бедуинам, что пришлиновые евреи, которые ничего не боятся. А вернее, не новые – старые. Те самые,которым принадлежала эта земля две и три тысячи лет назад. Не умеете стрелять влюдей – научитесь. Итак, кто со мной?

Малке сразу подняла руку и крикнула:

– Я!

После нее, девушки, трусить было неловко. Одинза другим коммунары потянули ладони кверху.

– Я и не сомневался, – пожал плечами Магеллан.– Действовать будем так. Шломо и Колизей остаются стеречь хан. Малке, ты сними, за старшую. Смотрите, чтоб арабы не набежали, последнего не разворовали.Все остальные – за мной.

Ах, хитренький! Чтобы умаслить, назначилстаршей, оставил дома с двумя дохляками! Ну уж нет!

– Ну уж нет! – объявила Малке. – Пускай Шломос Колизеем запрутся и никому не открывают. А я с вами пойду. Равенство такравенство!

И настояла на своем, уж будьте уверены.

Двадцать четыре коммунара, вытянувшисьцепочкой, шли по пустой дороге через широкую долину. Луны не было, звезд тоже –небо заволокло тучами. Магеллан вел свое войско быстрым шагом, почти бегом –надо полагать, нарочно, чтобы все силы уходили на движение, а думать иколебаться было некогда.

Винчестеры имелись только у шестерых, у остальныхберданки или охотничьи ружья. Малке и вовсе достался дробовик для утиной охоты.Еле поспевая за Магелланом, она всё повторяла про себя: сначала взводишь двемаленькие железки, потом нажимаешь указательным пальцем на крючок; сначалажелезки, потом крючок...