Обратный отсчет: Равнина - Токацин

преимущественно из переплетённых серебристых и белых шнуров, металла и цветной бахромы.

— Угу, — отозвался Гедимин, настороженно глядя на чужаков. — Что случилось?

Двое переглянулись. Из-за плеча сармата выдвинулся Ут’таркех; красные пятна вдоль его шеи слились в широкие полосы.

— Рассказывают, Равные Куэннам говорили сегодня с карликами, — жрец чуть наклонил голову, искоса глядя на второго пришельца. — Ушли с рудой, но ничего не привезли обратно. Даже карликам не сломать Куэннские печи, — видно, работа сделана. Ты пришёл сказать Ут’таркеху, что он больше не нужен Пламени?

Литейщик вздрогнул и медленно сжал кулаки. Багровые полосы проступили на руках. Гедимин ошалело мигнул. «Да твоё-то какое дело до литеен⁈ Гребучие жрецы, лезут в каждую дыру…»

— Хотел бы — сказал бы сразу, — сармат недобро сощурился. — У Ут’таркеха ещё гора работы, а будет и того больше.

Краем глаза он видел, как багровая полоса от локтя до запястья желтеет по краям и медленно тает.

— Радостно слышать, — сказал жрец. — Что карлики не превзошли нас, даже и с Куэннскими печами. Но всё же говорят, что наша работа не так хороша. Что ты недоволен и подолгу вынужден исправлять огрехи, сидя в доме стекла…

Гедимин тяжело вздохнул.

— Ты теперь главный жрец? А ты — кто-то из вождей? — он взглянул на чужака в бахроме. — Вы вдвоём можете приказать Кут’тайри заткнуться? Не лезть не в своё дело и не таскать сплетни? Вы его выгнали, разве нет? Какого метеороида вы теперь его слушаете⁈

— Ты сам поставил его рядом с Пламенем, — спокойно ответил жрец. — И рядом с собой, под своей рукой. Кто ещё может сказать нам о делах Пламени? А приказать ему не может никто в Шакхе, и ты об этом сам говоришь — мы его выгнали. Суди его сам… а лучше скажи — его речи правдивы?

Гедимин стиснул зубы. «До чего не люблю врать…»

— Я сказал — Ут’таркех работает хорошо. Так хорошо, как может. Оставь его в покое.

Чужак в бахроме шумно выдохнул и поднял вибриссы.

— Это твои слова. Но если он тебя не подвёл, зачем ты ищешь Тайсутту? Он рвётся к работе Ут’таркеха, да и не он один, — но если справляется Ут’таркех, и в замене нет нужды…

Гедимин мигнул. «Хотел бы я слышать, чего им наболтал Кут’тайри… Чем бы его огреть для включения мозгов? Кулаком или сразу плазмой?»

— Кут’тайри не понимает простейших слов, а рвётся пересказывать, — он выразительно поморщился. — Я не говорил про замену. Я говорил, что работы много, а бригада Ут’таркеха одна. Если часть литья возьмёт на себя Тайсутту, дело пойдёт быстрее.

«Теперь-то они должны успоко…» — мысль оборвалась на полуслове. Ут’таркех уже стоял в кольце литейщиков; теперь он двинулся вперёд, и Гедимин увидел, что он окутан красным пламенем.

— Я не понимаю уже ничего, — мрачно сказал Сэта. — Если бы Пламя меня отвергло — и то было бы проще. Ты говоришь — отдать мою работу Тайсутту? Разве не ты дал этот знак мне, а не ему?

Он сжал в кулаке стеклянный «трилистник». Гедимин изумлённо мигнул.

— У тебя его не отбирают. Я сказал…

Чужак в бахроме шумно выдохнул, приоткрыв пасть, и за острыми зубами сверкнул красный свет.

— Я — рука Шакхи. Послушай меня. В моём совете один литейщик. Сейчас он — тот, кого признало достойным молодое Пламя. Второго такого не будет.

— Оно признало меня, — Ут’таркех протянул к Гедимину когтистую руку, покрытую огненными языками. — Никого больше. Можешь отдать мой знак Тайсутту — это твоя воля, я не буду спорить. Пусть тогда работает он. Я не скажу о Тайсутту ничего плохого…

Гедимин открыл было рот, но тут же захлопнул, едва не прикусив язык. Глаза сошлись в узкие щели. «Гедимин, ты идиот. Опять влез по уши в традиции. Литейщик Пламени — лучший. У него пост в их совете. Двоих таких быть не может. Или один, или другой. Этот пост на двоих не делится.»

— Мастер Хеттийиррн… — подал голос жрец, настойчиво отодвигая «руку Шакхи» за спину. Гедимин поморщился. «Традиции. Собрать бы их все да в ядерный могильник!»

— Ут’таркех, иди работать, — развернулся он к литейщику. — Никто у тебя ничего не отберёт. Будешь единственным в совете. И вы, двое, идите работать. В литейне от вас проку мало.

Сэта-вождь приподнял руку в незнакомом жесте.

— Это твои слова. Надо бы запомнить, что Кут’тайри ещё плохо понимает их. Ут’таркех, ты слышал хорошо?

Литейщик прижал руки к груди и низко склонил голову. Красное свечение вдоль гривы медленно сменялось белым.

— Меньше всего мы хотели тебя разгневать, мастер Хеттийиррн, — жрец тоже наклонил голову и слегка подался назад. — Мы лишь хотели узнать, чего желает Пламя. Только ты верно понимаешь его волю. Да горит оно вечно!

Красная вспышка слизнула и его, и «руку Шакхи», и их безмолвных спутников. Гедимин остался посреди раскалённой литейни. Рабочие неслышно разбежались по террасам. Ут’таркех глядел на опоки, сжимая «трилистник» в дрожащем кулаке. На когтях вспыхивали искры.

— Не знал, что это для вас так важно, — Гедимин криво ухмыльнулся. — Я думал, это работа, а не… священный ритуал. От тебя отстанут?

Литейщик покосился на него и странно ухмыльнулся.

— Что-то, связанное с Пламенем, питающим Равнину, может быть неважным?.. И рука Шакхи, и хранитель её жара слышали твои слова. Тут много достойных мастеров, но они не прикоснутся к этому знаку. И даже пытаться не будут. Пока ты не скажешь, что я подвёл тебя…

Гедимин резко качнул головой.

— Хорошо бы всем успокоиться, — пробормотал он, угрюмо щурясь. — Хорошо ещё, всё это было не перед плавкой.

…Тёмно-синяя стружка длинными спиралями падала в контейнер. Гедимин снимал лишний миллиметр металла и искоса поглядывал на закрытую дверь. Выходил Кут’тайри на связь с сородичами или нет, сармат не знал