Все оттенки ночи. Страшные и мистические истории из переулков - Анна Александровна Сешт

Я смотрю в пол, чтобы не выругаться, но через минуту всё же поднимаю взгляд.

Их много, отвратительно много. Или у меня двоится в глазах?

Кто-то вчера сказал, что нужно получить согласие всего пяти человек. А может, и не человек вовсе, а дробящихся сущностей, прорвавшихся из своего ада в мой персональный ад.

Кстати, здесь неплохо. Тепло, светло и мухи. Кусаются, конечно, но зато я знаю точно, что Смерч ещё далеко. Перед Смерчем мухи исчезают. Все исчезают, кроме неудачников, которым нечем заплатить за вход в убежище. Но мухи первые.

Смешно. В комнате золотые карнизы и люстра, обсыпанная алмазной крошкой, а мухи жужжат, как в уличном сортире. А знаете, почему? Потому что эти прожигатели жизни боятся. По-настоящему: до холодного пота и металлического привкуса во рту. Здорово, правда? В этом они равны с нищими, с беззащитными. Перед Смерчем все равны. Он не выбирает, какого цвета на тебе рубашка, и в тон ли подобраны мокасины, ему тоже плевать. Деньгами откупиться ещё никому не удалось. А если у кого получилось, он молчит. Молчит вечно. Видевшие Смерч не могут говорить. Слышавшие Смерч теряют сон. Прикоснувшиеся к Смерчу не способны сделать ни единого вдоха.

Я отгоняю маленькую чёрную мушку, пристроившуюся на моей ладони, и слышу третий звонок. Всё верно, их и должно быть три. Первый – для Служителя, второй – для Лиги, третий – для меня.

Облизываю губы, чувствую, как растрескавшаяся кожа царапается. По-настоящему, до кровавого следа. Я его, конечно, не вижу, но он прорезает язык огненной ниткой. Всё к одному – меньше буду болтать.

– Вы согласны стать участником игры «Хэллоуин»?

Ох ты! Со своим оцарапанным языком я пропустила начало. Начало всегда отыгрывают члены Лиги. Теперь пора вступать мне.

– Да.

Голос звучит слишком громко. Я думала, что прошепчу ответ еле слышно, и меня будут переспрашивать.

– Тяните!

Я подхожу к узкой стойке почти вплотную и, не глядя, засовываю руку в стеклянный цилиндр. Он только что перестал вращаться и ещё хранит ощутимое тепло. Хорошо, что не раздирающий непереносимой болью жар. Я слышала, что бывает такое.

Пальцами прикасаюсь к шершавой бумаге лотерейных билетиков и не чувствую ровным счётом ничего.

Шевелю пальцами и осторожно сжимаю верхний билетик. Там задание. Там моя жизнь на ближайшие дни. А если не повезет, то моя смерть.

Обсыпанная алмазной крошкой люстра мигает, и я на секунду теряю ощущение реальности. Перед глазами мелькает сверкающая рябь. Она похожа на рыбью чешую, только мельче и ярче. Чешуя наливается светом, будто зреет, а потом взрывается, и через миг я вижу алебастровое небо и рваный край земли. Сперва я никак не могу понять, почему небо алебастровое. Но смотрю на него, моргаю, пытаясь избавиться от едких слезинок, и вдруг осознаю. Небо мёртвое.

Замираю. Втягиваю чужой, прошитый сухой пылью воздух. Давлюсь кашлем. Перед глазами вспыхивает рябь. И всё возвращается на свои места.

Я с выбранным билетом в руках. Члены Лиги. Служитель, застывший над кривоногим столиком.

– Давайте-давайте.

Голос секретаря звучит ворчливо и буднично. Как будто такие, как я, вытаскивают у него на глазах лотерейные билеты каждый день. А может, и вытаскивают?

Я отрываю заклеенный край и разворачиваю билет.

– Читайте.

Слова застревают, но я выталкиваю их из горла.

– Задание № 1.

В глазах секретаря вспыхивают хищные огоньки. Члены Лиги молчат с каменными лицами, но я вижу, что это – не камень, это алебастр. Тот самый, из которого мёртвое небо.

* * *

Никто ничего не обещал. Врач часто кивала и выписывала рецепт за рецептом. Учительница – мамина подруга – рисовала в блокноте звёздочки и рожицы с растянутыми ртами и молчала.

А потом Артур принял решение и жалел только о том, что потерял столько времени. Раньше надо было это делать, намного раньше. Всё равно он ничего не мог ни изменить, ни исправить другим способом.

А после того, как решение было принято, Артуру оставалось одно – взять билет. Вернее, вытащить. И оставить письмо матери.

В чужой мир он провалился как в долгожданный сон. Там всё было иначе, но Артур чувствовал, что так правильно. И он на своём месте, по крайней мере, пока. Пока не сделает то, что должен.

В поезде Артур вспомнил, что жизнь бывает совсем другой. Как только зашёл в вагон, устроился у окна, так и вспомнил.

Артур ведь на самом деле в последнее время не видел ничего, кроме того, что было жизненно необходимо. Вот, например, ступеньки под ногами или тарелку с подсохшим бутербродом на столе. Это видел, да. Иначе бы сломал ноги или умер от голода. А всё остальное как будто тонуло, опутанное миллионом слоёв гигантской паутины.

Теперь паутины не было. Побледнела, поблёкла, стала прозрачной, а после и вовсе исчезла. У него даже заболели глаза, когда он вдруг ощутил, до чего же ярким бывает мир. Ну ладно, не мир – мирок. Маленький уютный мирок поезда, окружающий того, кто в нём едет. Едет далеко-далеко, чтобы когда-нибудь жить нормальной жизнью, без тайн и всего остального, превращающего саму жизнь в не-жизнь.

Артур стоял у окна и смотрел: вверх, вниз, в сторону. Изображение проявлялось как на фотобумаге.

Сначала за толстым стеклом он увидел небо, казавшееся блестящим и ослепительным. Потом – покрытые акварельно-зелёным пухом деревья. А потом почувствовал, что всё – отпустило. Правильное он принял решение, вот что. Теперь можно стоять, рассматривать небо и деревья. И ни о чём не думать. Какое же это счастье!

– Обязательно тут отсвечивать?

Вопрос прозвучал за спиной негромко, но в нём таилась такая злоба, что Артур охнул. Как будто кто-то плеснул кипятком. Это было больно и совершенно неожиданно. Особенно теперь, когда он начал верить в избавление от вечного страха и боли. Злой голос выдернул его из уютного мирка с ослепительным небом и акварельными деревьями, и Артуру захотелось отомстить.

– Кому как, – ответил он, не оборачиваясь. – Вам – точно нет.

Это было грубо, Артур даже почувствовал наждачную шероховатость во рту.

– Ну ты даёшь! – фыркнули в ответ. – Посылаешь и то вежливо. Первый раз такое вижу!

Злоба в голосе исчезла, будто и не было её никогда. Теперь в нём звенели смех и что-то ещё, не очень понятное, но притягивающее. И сам голос изменился, от интонаций до тембра.

– Я никого никуда не посылал, – ответил он этому новому голосу.

– Ну и хорошо! – не стал спорить голос. – Тогда я остаюсь.

Артур пожал плечами и сразу же понял, что