Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

– Хорошо, – согласился де Гранден, подмигнув мне. – Завтра вечером я возьмусь за дело вашей жены. Завтра вечером мы попытаемся излечить ее. Au revoir, мсье. Пойдемте, друг мой Троубридж, мы должны как следует отдохнуть до завтрашнего вечера.

На следующее утро де Гранден угрюмо молчал. К полудню он оделся и ушел без ланча, сказав, что мы должны встретиться вечером у Эвандеров.

Когда я приехал, он был уже там, и, поздоровавшись, сказал, что главные дела вскоре начнутся.

– Тем временем, Троубридж, mon vieux, я прошу вас помочь мне на кухне. Многое нужно сделать, а времени на это мало.

Открыв большой саквояж, он достал пучок тонких прутиков, которые начал раскалывать, словно для плетения корзин, пояснив, что они из ясеня. Когда было подготовлено приблизительно двадцать пять, он достал из глубины сумки несколько склянок и, взяв большой алюминиевый чайник, начал наполнять его.

– Слушайте внимательно, друг мой Троубридж, – сказал он, – вы должны помочь мне: следите за пропорциями, когда я буду отмерять, поскольку многое зависит от соблюдения формулы. Начнем.

Установив на стол аптекарские весы и мензурку, он вручил мне этот меморандум.

Когда он занялся склянками и мензуркой, я проверял дозы, которые он наливал в кастрюлю.

– Voilà, – объявил он, – готово!

Он быстро засунул ясеневые прутики в кастрюлю с кипящей водой и добавил туда иссоп, ясень, тополь и березовую лозу.

– А теперь, друг мой, если вы поможете мне, мы продолжим, – заявил он, вложив мне в руки большой лоток для отцеживания и следуя за мной в столовую с кастрюлей той смеси, что приготовил.

В столовой мы переместили мебель к стенам, и де Гранден поставил чайник с жидкостью на поднос, который я принес, собрал несколько щепок и развел небольшой огонь. Когда жидкость в чайнике начала кипеть, он встал на колени и начал циркулем с кусочком белого мела чертить круг размером около семи футов в диаметре. Внутри первого круга он нарисовал второй диаметром около трех футов, и в нем прорисовал звезду, состоящую из двух треугольников. В самом центре он изобразил странную фигуру, составленную из круга, увенчанного полумесяцем и поддерживаемого крестом.

– Это ступня Друида, или пентаграмма, – объяснил он, указывая на звезду. – Силы зла не могут проникнуть в нее, как изнутри, так и снаружи. А это, – он указал на центральную фигуру, – знак Меркурия. Это также знак Святых Ангелов, мой друг, и bon Dieu знает, как они понадобятся нам в эту ночь. Сравните, друг мой Троубридж, если хотите, диаграмму, которую я нарисовал, с образцом, который я более тщательно скопировал сегодня из оккультных книг. Засвидетельствуйте, что я все правильно сделал.

Он дал мне в руки диаграмму.

Быстро, работая, как одержимый, он поставил вокруг внешнего круга семь небольших серебряных ламп, на которых указывали семь маленьких колец на диаграмме, зажег фитили и, зажмурившись от яркого света, бросился в кухню и вернулся с отваренными ясеневыми прутьями. Пока он без передышки работал, раздался истерический вопль мисс Острандер, спускавшейся по лестнице:

– Доктор де Гранден, о, доктор де Гранден!

Миссис Эвандер лежала, извиваясь в судорогах, на кровати. Когда мы приблизились, она повернулась лицом к нам, и я замер как вкопанный, от этого зрелища. Красивое лицо молодой женщины искривилось в гримасе; мышцы, вместо того чтобы возвращаться в свое обычное состояние, казалось, неуклонно вытягиваются. Ее губы медленно увеличивались, пока почти вдвое не превысили нормальные размеры; ее нос удлинялся, становился все более острым и резко загибался в конце. Нежно-васильковые глаза, расширяясь, сделались круглыми и сверкали зловещим фосфоресцирующим зеленым цветом. Я смотрел и смотрел, не в силах поверить, и, когда она вынула из-под одеяла руки, я содрогнулся от ужаса. Изящные розово-белые ручки с хорошо ухоженными ноготками превращались в пару иссохших костлявых лап, увенчанных длинными окостеневшими когтями, острыми и изогнутыми, как когти какой-то хищной птицы. На моих глазах милая, хорошо сложенная женщина обращалась в грязную адскую ведьму, отвратительную, омерзительную пародию на самое себя.

– Быстрей, друг мой Троубридж, схватите и свяжите ее! – приказал де Гранден, сунув мне в руку охапку лозы и бросаясь на чудовищную тварь – ту, что лежала вместо Эдит Эвандер.

Ведьма сражалась с одержимостью волка. Ревущая, рычащая, скулящая и царапающаяся, она кусалась и сопротивлялась нашим усилиям. Но, наконец, мы крепко связали ее запястья и лодыжки жесткими веревками, едва сдерживая ее, спустились по лестнице и поместили в мистический круг де Грандена, нарисованный на полу столовой.

– Внутрь, друг мой Троубридж, быстрей! – приказал француз, опустив иссоп в кипящий чайник и запрыгивая в меловой круг. – Мадемуазель Острандер, мсье Эвандер! Ради ваших жизней, уходите из дома!

Муж и сиделка скрепя сердце покинули нас, и де Гранден начал поливать пол вокруг себя жидкостью из кипящего чайника.

Размахивая своим иссопом в виде креста над головой отвратительного оборотня, он произнес какое-то заклинание так быстро, что я не смог разобрать слова. А затем, ударив по ногам, рукам, сердцу и голове женщины-волка пучком веток, вытащил черную книжечку и начал твердым, чистым голосом читать: «Из глубины я призвал Тебя, Господи! Господь услышь мой голос…» И в конце он громко выкрикнул: «Я знаю, что жив мой искупитель… Я – воскресение и жизнь, – говорит Господь, – верующий в Меня, даже в смерти будет жить!»

Когда слова отзвучали в комнате, мне показалось, что из темных уголков поднялось большое облако теней, и, подобно вздымающемуся черному дыму, потянулось к кругу ламп, волнуя пламя, а затем внезапно отбросилось назад, испарилось и с шумом исчезло, как пар из кипящего чайника.

– Посмотрите, Троубридж, друг мой, – велел де Гранден, указывая на неподвижную фигуру, лежащую над знаком Меркурия у его ног.

Я наклонился вперед, подавляя отвращение, затем вздохнул со смешанным облегчением и изумлением. Спокойная, как спящий ребенок, Эдит Эвандер, освобожденная от всех отвратительных стигматов человека-волка, лежала перед нами. Ее стройные руки, все еще связанные жесткими веревками, скрестились на груди; ее нежные, тонкие черты словно и не были никогда изуродованы проклятием кровавого цветка.

Развязав веревки на запястьях и лодыжках, француз поднял спящую женщину на руки и отнес по лестнице в спальню.