Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

– Assez![159] – раздраженно воскликнул де Гранден. – Когда вы проверите нас, мадам, любезно поприветствуйте нас. У нас есть неотложные дела в другом месте.

Мне же он прошептал:

– Они смотрят на нас через сеть занавеса! Mordieu, а мы, как звери из клетки, глядим на них!

Словно в ответ на его протест свет в комнате замерцал, где-то за железными воротами прозвучал низкий гонг, решетчатые двери отворились внутрь, раскрыв темную комнату.

– Входите! – сказал нам глубокий суровый голос, и мы взошли на порог приемной мадам Найры.

В помещении ничего не было видно, поскольку пурпурный занавес упал позади нас, закрыв весь свет из покинутой нами комнаты. Я остановился в неподвижности, тщетно пытаясь взглядом проникнуть сквозь окутавшую нас тьму. Казалось, ледяной ветер дует в лицо – как сквозняк из давно забытого туннеля. Кроме того, аромат сандалового дерева и резкий запах ладана доносились до моих ноздрей, и в темноте передо мной возникло слабое фосфорическое свечение холодного зелено-голубого цвета.

Постепенно свечение распространялось. В темноте оно сияло, бесстрастное и суровое, как дальняя звезда в морозную ночь, принимая форму древнего шестиугольного гроба. Теперь сияние увеличивалось, и мы смогли разглядеть фигуру мумии: женщину, одетую в прямую одежду из шелковой ткани, густо обшитой серебряными блестками. Ее руки были скрещены на груди, лицо наклонено – так что все, что мы могли наблюдать сначала, – это белизна ее рук и плеч, чернота волос, сложенных катушкой в высокую корону. Когда свет увеличился, мы увидели, что ее босые ноги опираются в центр горизонтального полумесяца, рога которого направлены вверх по сторонам от нее.

Ветер, дувший сквозь темноту, усиливался. Мы услышали трепетание шелкового занавеса позади нас, когда провидица подняла голову и величественно вышла из своего гроба, приближаясь к нам гибкими, бесшумными движениями, которые чем-то напоминали походку большого, изящного леопарда.

К этому времени усиливающийся свет позволил нам увидеть, что женское лицо спрятано за покрытым блестками покрывалом того же материала, что и одежда, что лоб увенчан диадемой из сине-зеленой эмали в виде пары обращенных в стороны крыльев коршунов с круглым символом солнца по центру.

– Morbleu, – услышал я бормотанье де Грандена, – быть может, мы в цирке?

Словно не зная о нашем присутствии, женщина под вуалью бесшумно скользила по комнате, пока не очутилась в двух ярдах от нас; протянула одну из своих белых, украшенных драгоценными камнями, рук и жестом пригласила нас сесть. Одновременно в темноте перед ней вспыхнул хрустальный шар, пылающий холодным внутренним огнем, как чудовищный опал. Она опустилась в резное кресло; длинные гибкие руки парили и метались в фантастических жестах вокруг кристалла. На всех пальцах сверкали кольца с зелеными драгоценными камнями. Ее извивающиеся руки обыскивали шар, как пара зеленых змей, танцующих сарабанду в багряной тьме.

– Вижу, – произнесла она глубоким контральто, – вижу человека, восхваляющего свое учение; человека, осмеливающегося противостоять слабыми потугами древним силам, которые были старыми уже тогда, когда сам Кронос был молод. Предупреждаю этого человека – не вмешиваться в то, что его не касается. Предупреждаю его не стоять на пути жены, которая была спрятана, не пресекать пути того, кто черпает силу у древней богини Бубастис[160]. Изыди, ничтожный выскочка!

Одна из ее длинных украшенных драгоценностями рук внезапно поднялась и указала сквозь тьму на де Грандена.

– Вернись к своим пробиркам и ретортам, к своей жалкой науке и мелкому учению. Иди, помогай болящим и хворым, но не помогай женщине, проклятой Баст, или жизнью своею расплатишься!

Подобно закрывающемуся глазу, свет в кристалле и более бледный свет вокруг мумии исчез, оставив комнату в полной темноте. Ворвался еще более сильный порыв воздуха, чем до того, и с ним – подавляющая, приторная сладость, которая приостановила наше дыхание и обожгла наши глаза, словно дым от подгоревшего перца.

– Хватайте ее, друг мой Троубридж! – услышал я крик де Грандена, падающего, кашляющего и задыхающегося от острого проникающего дыма, атаковавшего его слизистую.

Что-то более сильное, чем темнота, окутало мое зрение, вызвав горячие слезы в глазах и буквально задушив мой ответ. Тьма казалась для меня наполненной крошечными мерцающими звездными точками опасного пляшущего света. Я вслепую добрался до того места, где сидела женщина под вуалью, и столкнулся только с пустым пространством. Я упал ничком, с приступом неконтролируемого кашля.

Где-то далеко-далеко воссиял свет, и чей-то голос позвал меня по имени – тихо, слабо, словно в глубоком сне. Я сел, потирая обожженные глаза, и пристально вгляделся.

Свет, прыгающий и мерцающий над моей головой, оказался городским фонарем, а голос, слабо звенящий в моих ушах – голосом Жюля де Грандена. Мы сидели вдвоем на обочине Восемьдесят второй Ист-стрит, дуговая лампа освещала нас сквозь холодный, морозный воздух зимнего вечера. Ни на одном из нас не было ни шляпы, ни пальто, а узкое белое лицо де Грандена уже было сковано холодом.

– Nom d’un colimaçon; nom d’un coq; nom de Dieu de nom de Dieu![161] – пробормотал он сквозь зубы. – Они сделали из нас дураков, друг мой Троубридж. Они поймали нас, как рыбак апрельскую рыбу. Жюль де Гранден, ты больше не достоен видеть себя в зеркале!

– Гхм! – выдохнул я, очищая легкие от паров, все еще застрявших в них. – Это была самая острая штука, какую я когда-либо видел, де Гранден. Должно быть, хлороформа, смешанного с этим ладаном, было достаточно, чтобы убрать дюжину человек!

Я неуверенно поднялся и осмотрелся. Мы были в добрых двух кварталах от дома, где мадам Найра так ловко одурачила нас; хотя, как мы здесь оказались, было неведомо.

– Parbleu, да, – согласился он, поднимаясь и застегивая куртку на груди. – Мы были без сознания, пока не смогли вспомнить имя этого мсье Жака Робинсона! Между тем, я измучен холодом. Не можем ли мы достать подходящую одежду?

– Хм, – отвечал я, – слишком поздно, чтобы какой-либо из обычных магазинов был открыт. Но мы могли бы подыскать что-нибудь подходящее в одной из лавочек секонд-хенда на Третьей авеню.

– Ха, вот как! – сказал он. – В таком случае, пойдемте быстрее, сейчас же, немедленно. Mordieu, наверное, я в любой момент могу стать снеговиком. Allons![162]