Точка обмана - Дэн Браун

— Послушай, Гэб, — сквозь смех с трудом проговорилажурналистка, — поверь мне: вот уже шестнадцать лет я имею дело с Белым домом.То, о чем ты говоришь, просто невозможно. Ни при каких условиях Зак Харни неподнимет на ноги все мировые службы связи лишь для того, чтобы рассказать освоих подозрениях насчет сенатора Секстона — будь то нелегальные пожертвования,которые он принимает, или интрижка с тобой. Информация, подобная этой, обычнолегко просачивается. Популярность президента отнюдь не вырастет, если оннарушит весь запланированный ход вещания лишь для того, чтобы, подобно грязнойсплетнице, рассказывать истории насчет предосудительного секса или какого-тотуманного нарушения порядка в избирательной кампании.

— Какого-то туманного? — возмутилась Гэбриэл. — Продаватьсвою позицию в отношении космического законопроекта за миллионы на раскруткусобственной персоны! И это ты называешь туманным нарушением?

— А ты уверена, что он делает именно это? — В голосежурналистки зазвучали жесткие нотки. — Настолько уверена, что даже пришла нанациональное телевидение? Подумай-ка хорошенько. В наши дни очень нелегкосделать что-нибудь серьезное. Финансирование кампании вообще крайне запутанноедело. А вдруг эта встреча Секстона вполне легальна?

— Он нарушает закон, — не могла успокоиться Гэбриэл. —Верно?

— Или так тебя заставила думать Марджори Тенч. Сколько стоитмир, столько кандидаты принимают закулисные деньги от крупных корпораций.Вполне возможно, что это не очень красиво, но тем не менее не выходит за рамкизакона. В реальной жизни большинство сомнений в законности возникает не поповоду источника средств, а по поводу способа их траты.

Гэбриэл засомневалась. Теперь она вовсе не была уверена всобственной правоте.

— Девочка, ты откровенно попалась на удочку Белого дома. Стобой просто играли. Постарались настроить тебя против твоего шефа. А ты икупилась на весь этот блеф. Если бы мне пришлось искать точку опоры в жизни, тоя скорее доверилась бы Секстону, а не прыгала бы с корабля так поспешно, темболее в объятия особы, подобной Марджори Тенч.

На столе Иоланды зазвонил телефон. Она слушала, кивая, ахая,что-то помечая в блокноте.

— Интересно, очень интересно, — наконец ответила она втрубку. — Обязательно буду. Спасибо. — Наконец она повернулась к Гэбриэл: — Нувот, кажется, тебе не о чем волноваться, как я и предсказывала.

— В чем дело?

— Я еще полностью не уверена в деталях, но могу сказать вобщих чертах, что пресс-конференция президента не будет иметь ни малейшегоотношения к похождениям сенатора Секстона — ни к финансовым, ни к сексуальным.

Гэбриэл вздохнула почти радостно. Как хочется в это верить!

— Откуда ты знаешь?

— Один сведущий человек только что поведал, что вся суматохаимеет отношение к НАСА.

Гэбриэл резко выпрямилась:

— НАСА?

Журналистка лукаво подмигнула:

— Сегодняшний вечер мог оказаться для тебя решающим. Мнекажется, президент Харни поддался давлению всей этой болтовни Секстона и решил,что Белому дому не остается иного выбора, как только приостановить программуМеждународной космической станции. Этим и объясняется такой широкий, на весьмир, резонанс.

Гэбриэл с трудом могла представить пресс-конференцию,открыто приговаривающую к смерти космическую станцию. Иоланда поднялась:

— А насчет твоего разговора с Тенч сегодня днем... Скореевсего это просто последняя попытка взять верх над Секстоном до того, какпрезидент объявит о своей сдаче. Секс-скандал — лучшее средство для отвлечениявнимания от неудачи президента. Что бы там ни было, девочка, мне пора приниматьсяза дело. А тебе добрый совет: налей чашку кофе, и побольше, сядь возлетелевизора — прямо здесь, у меня — и посмотри все собственными глазами, как ивсе прочие граждане нашей великой страны. До начала еще двадцать минут. Уверяю,президент не будет заниматься ерундой. Ему предстоит выступить перед всеммиром. И слова его непременно окажутся весомыми и значимыми. — Она улыбнулась.— Ну, а теперь дай-ка мне свой злополучный конверт.

— Что?

Иоланда требовательно протянула руку:

— Эти картинки полежат у меня в столе, под замком, до техпор, пока все не успокоится. Хочу иметь гарантии — вдруг ты все-таки выкинешькакую-нибудь глупость!

Гэбриэл с неохотой протянула конверт. Журналистка положиластрашные фотографии в нижний ящик стола, повернула ключ и спрятала его вкарман.

— В итоге ты скажешь мне спасибо. — Иоланда по-материнскиласково взъерошила Гэбриэл волосы. — Сиди спокойно и смотри внимательно. Думаю,новости должны оказаться хорошими.

Гэбриэл осталась в стеклянном ящике в одиночестве. Изо всехсил пыталась она проникнуться оптимистичным настроением подруги. Почему-тоничего не выходило. Вспоминалась лишь довольная улыбка, несколько часов назадгулявшая на отвратительной физиономии Марджори Тенч. Трудно предположить, чтоименно собирается сообщить городу и миру президент, но почти наверняка новостибудут не в пользу сенатора Секстона.

Рейчел Секстон казалось, что она горит заживо. Шел огненныйдождь!

Она попыталась открыть глаза, но все, что удалось различить,— это туманные силуэты и странные слепящие огни. Повсюду вокруг нее шел дождь.Горячий дождь. Он безжалостно обрушился на обнаженную кожу. Рейчел лежала набоку, снизу ее обожгло что-то горячее. Она плотно сжалась в комок, свернулась впозе зародыша, пытаясь хоть как-то защититься от огненного потока. Пахлокакой-то химией, может быть, хлором. Рейчел попыталась уползти, но не смогла.Сильные руки удержали ее, взяв за плечи.

— Отпустите! Я сгорю!

Снова и снова инстинктивно пыталась она спастись, но каждыйраз сильные руки возвращали ее на место.

— Потерпи! — прозвучал властный мужской голос. Говориламериканец, причем явно привыкший отдавать распоряжения. — Не двигайся. Скоровсе закончится.

Что скоро закончится? Рейчел ничего не понимала. Боль?Жизнь? Она попыталась рассмотреть хоть что-то. Свет был очень резким. А самакомната, судя по всему, очень маленькой. Тесной, с низким потолком.

— Я сгорю!

Вопль Рейчел — как ей казалось — был всего лишь шепотом.

— Все в порядке, — ответил тот же человек. — Вода простотеплая. Поверь мне.

Рейчел поняла, что почти раздета — на ней лишь промокшеебелье. Но это ее вовсе не смутило. Мозг был занят совсем иными вопросами.