Красная королева - Хуан Гомес-Хурадо

– Прости, я…

И тут же замолкает. Потому что это не Джон.

Собственно говоря, этот худощавый высокий мужчина с впалыми щеками – последний человек, которого Антонии хотелось бы сейчас видеть.

Сэр Питер Скотт, посол Соединенного Королевства в Мадриде, бывший генеральный консул в Барселоне, командор Превосходнейшего ордена Британской империи стоит сейчас на пороге палаты с явным намерением зайти.

– Отец? – удивленно говорит Антония.

– Привет, – отвечает он.

За этим приветствием не следует ни объятий, ни теплых слов, ни радости. Вместо этого – холодный атмосферный фронт низкого давления и возможность порывистого ветра.

Все сложно.

Сэр Питер – тогда еще просто Питер – приехал в Барселону в 1982 году. В год Чемпионата мира по футболу. Пока весь мир наблюдал за тем, как ФРГ терпит поражение от Италии, Питер Скотт обустраивался в своей новой квартире на улице Сардениа. В шаге от арены для корриды. (Какой же это все-таки варварский обычай, говорил он по телефону матери) Он в ту пору был обычным служащим. Днем занимался административными делами в консульстве. А вечером гулял по Ла-Рамбле, пил кофе и предавался тайному пороку: английской литературе восемнадцатого века.

Он как раз был погружен в чтение Песен Невинности Блейка, когда проходившая мимо женщина споткнулась и выплеснула кортадо[54] ему на брюки. Кофе был обжигающе горячим, но Питер даже не обратил на это внимания. Его в тот момент гораздо больше занимали темные глаза незнакомки. Это была миниатюрная женщина с каштановыми волосами и очень светлой, почти прозрачной кожей. Ей было так стыдно, что она даже не извинилась. Пока она помогала Питеру собирать с пола осколки чашки, книга тоже упала со стола, приземлившись между кофейной лужей и фарфоровыми осколками. Увидев обложку, женщина продекламировала:

– Кто скрутил и для чего нервы сердца твоего? Чьею страшною рукой ты был выкован – такой?[55]

Удивившись цитате из своего любимого стихотворения (самого прекрасного, страшного и душераздирающего из всех когда-либо написанных), Питер сказал:

– В Испании нечасто встретишь людей, знающих Блейка.

Улыбка незнакомки озарила всю Ла-Рамблу, отразилась от Монтжуика и потонула в сердце Питера.

– Было бы странно, если бы я не знала, – ответила она. – Я заканчиваю университет по специальности «Английская филология».

Одиннадцать месяцев спустя, одним солнечным сентябрьским днем, Питер Скотт и Паула Гарридо обвенчались в церкви Санта-Мария-дель-Мар. А еще через год родилась темноглазая девочка, которую отец решил назвать Мэри. В честь Уолстонкрафт, конечно, а не Шелли, которую Питер не слишком почитал.

– Мне безразлично, что ты там решил, – сказала Паула. – Ее будут звать Антония, как мою маму, царствие ей небесное.

После шести лет кропотливого труда Питер был назначен консулом. Счастью не было границ. Паула и Питер безумно любили друг друга и обожали дочку.

Но спустя год как-то утром Паулу вырвало. В тот день она почувствовала тупую боль в боку. А через восемь недель Паула умерла от рака поджелудочной железы.

Антонию отправили на три года жить к бабушке. Других родственников не было. Отец полностью погрузился в работу и как будто совсем забыл о существовании дочери. Когда Антония вернулась в Барселону, Питер уже не был ее отцом. Это был просто человек, оплачивающий ей гувернанток. Смерть Паулы сделала его черствым, эгоистичным и замкнутым, словно покойница забрала с собой, зажав в сведенных судорогой пальцах, всю суть любви. Он ясно дал понять Антонии, что она лишняя в его жизни, что она для него – страница навсегда закрытой главы, которая по какой-то непонятной причине продолжает жить, ходить, дышать. И даже ум Антонии, проявившийся с самого раннего детства, эта незаурядность, которая так восхищала Питера в жене, в дочери стала его раздражать. Впрочем, ум Антонии не был таким сдержанно-осторожным, как у матери. Он всегда был острым, словно лезвие ножа. И еще будучи девочкой, Антония очень быстро научилась его скрывать: не для того, чтобы завоевать отцовскую любовь, а чтобы избежать конфликтов.

Как только появилась возможность, Антония уехала учиться в Мадрид. Ее отца назначили послом, когда она уже начала встречаться с Маркосом (еще до вступления в проект «Красная Королева»). За все эти годы они виделись пять раз.

Должно было пройти немало лет, чтобы Антония поняла, почему отец испытывал к ней ненависть. Или, скорее, чувство, очень похожее на ненависть (на три четверти состоявшее из отрицания и на четверть из неприязни). Чувство, из-за которого ему даже смотреть на нее было невыносимо. Чтобы понять это, Антония должна была пережить то, что случилось с Маркосом. Каждый раз, когда она смотрела на Хорхе и видела в нем живую копию Маркоса, ей становилось нестерпимо больно. И в эти моменты она понимала своего отца. Однако она так и не сумела его простить, поскольку побороть в себе иррациональные чувства удается далеко не всегда. И потому, что дети живут сегодняшним днем, настоящим моментом, в котором они не хотят, не могут и не должны знать ничего другого, кроме любви. И возможно (допускает она сейчас, три года спустя), она не смогла окружить любовью своего сына, и возможно, ее отец как раз и смог подарить Хорхе ту любовь, которую не подарил ей. Ведь он забрал к себе мальчика, когда Антонии было невыносимо плохо.

Возможно.

Но Антония не хотела идти на мировую. Сэр Питер добился опеки над внуком через суд. Он также поставил условие, что Антония должна пройти курс психотерапии, прежде чем видеться с мальчиком. После долгих лет отчужденности он укрепился во мнении, что у его дочери не все дома.

В общем, все сложно.

Антония делает шаг в сторону, пропуская отца.

Сэр Питер заходит в палату, как к себе домой. Немного чопорный молодой англичанин из хорошей семьи, каким он был на момент знакомства с Паулой, превратился в исключительно надменного старика.

– Как он? – спрашивает Питер, показывая на кровать Маркоса и глядя при этом в окно.

Разумеется, он не был на их свадьбе. Это было бы слишком. Правда, он подписал и отправил им поздравительную открытку.

– В коме, – отвечает Антония. – Зачем ты пришел?

Отец поворачивается и внимательно на нее смотрит. Антония, привыкшая думать в равной мере на двух языках, вспоминает в этот раз английское слово, которому нет точного эквивалента в испанском, несмотря на его простоту. Stare. Смотреть на кого-то пристальным взглядом, от которого становится не по себе. Отец никогда раньше так на нее не смотрел.

– Где он, Антония?

В его голосе также слышится нечто ему несвойственное.