Красная королева - Хуан Гомес-Хурадо

Страх.

– Он – это кто?

– Он – это Хорхе.

И от этих трех слов весь мир будто раскалывается пополам. Страх, звучащий в голосе отца, охватывает ее, пробегает по ее коже, словно электрический ток, пронизывает ее от кончиков пальцев до ушей, сдавливает ей грудную клетку.

– Он в школе… Он ведь в школе?

– Нет, он не в школе, Антония. Кто-то увел его с уроков. Учительница без сознания лежит в больнице. Служащая с ресепшена убита. Обеих пырнули ножом. И дети говорят, что это была женщина. Они ужасно напуганы.

То, что говорит отец, кажется ей нереальным. Словно все это происходит с кем-то другим.

Но мне уже приходилось чувствовать нечто подобное. В тот день, когда она очнулась в этой больнице, а Маркос при смерти лежал в реанимации. И ей оставалось лишь до бесконечности прокручивать в голове каждый момент, предшествующий трагедии. И все эти моменты с тех пор навсегда остались в ее снах. Они отпечатались в ее сознании, как яркий свет отпечатывается на сетчатке глаз, когда мы опускаем веки.

Нет, такое не должно повториться.

Антония тут же вскакивает, хватает сумку. Кидает в нее айпад и телефон.

– Мне нужно уйти.

– Ты никуда не пойдешь, Антония. До тех пор, пока я не получу четкого ответа. В школе мне сказали, что ты без моего ведома периодически приходила смотреть на сына. А служащая с ресепшена открыла женщине дверь. Значит, она ее знала. Где ты была три часа назад, Антония?

Она не отвечает.

Недоверие отца практически ее не ранит. Для Антонии эти подозрения – все равно что моросящий дождик для человека, убегающего от смертельной опасности. В животе у нее возникает сосущая пустота, словно Антония скатывается с высокой горки. Кровь стучит в висках в ритме вилки, взбивающей яичные белки, заглушая дыхание.

Не обращая внимания на отца, она направляется к двери. Нужно позвонить Джону. Нужно позвонить Ментору. Нужно…

– Где мой внук, Антония?

Антония поворачивает голову, собираясь что-то ответить ему на ходу, и вдруг натыкается на кирпичную стенку в костюмчике. Она падает на пол и тут же чувствует, как ее хватают чьи-то огромные ручищи и стягивают ей запястья пластиковыми наручниками.

– Я же сказал, ты никуда не пойдешь, – говорит отец. – Разве что с нами в полицию.

В последнее время вода для него на вкус как пепел.

Впрочем, не только вода.

Он перенес свой тюфяк в другую комнату. Раньше он спал там же, где Сандра, в комнате в конце коридора, но теперь дочь приказала ему выметаться, поскольку она привязала к стене мальчишку, и нужно было освободить для него место.

Николас спрашивает себя, с каких пор ему стало плохо с Сандрой. С каких пор она перестала смягчать улыбкой оскорбления и издевки.

Ты никчемный старик.

Ничего удивительного в том, что твой отец тебя поколачивал.

Раньше после этих слов она касалась его плеча или дарила ему улыбку, смягчающую удар.

Когда все изменилось?

Николас не знает или не помнит. Порой ему хочется сбежать от нее куда-нибудь подальше, без оглядки. Но он тут же вспоминает, каково ему было в те месяцы, когда Сандра была

(мертва)

далеко от него. Каково ему было медленно тонуть в колодце, наполненном смолой. Выходить из дома, ехать на метро, сталкиваться с людьми, затылком ощущать их скользкие взгляды. Каково ему было чувствовать себя отцом, потерявшим дочь.

Никчемный старик.

Ничего удивительного в том, что твой отец тебя поколачивал.

А потом Сандра вернулась.

Просто взяла и вернулась. Позвонила как-то ночью в дверь. И все стало прекрасно.

Нет, не все. Потому что она изменилась.

Николас не хочет это признавать, не хочет смотреть правде в глаза. Сандра оказывает на него огромное влияние. С момента возвращения она стала излучать мощную энергию, полностью подчиняющую его волю.

Но теперь это уже не хорошая энергия. Теперь эта энергия потихоньку его отравляет.

Путь, по которому она велела ему пойти, поначалу казался ясным и гладким. Но затем возникли препятствия. Непредвиденные обстоятельства, как она их называет.

Мальчик. Этого мальчика здесь быть не должно.

Он совсем маленький.

Николас представляет, как идет наперекор воле Сандры, точно так же, как представляет свой побег. В его голове возникают лишь беглые невинные фантазии, которые он сам не воспринимает всерьез. Едва Николас начинает воображать, как покончит со всем этим смятением, как к нему тут же приходит воспоминание об одиночестве. Жутком, беспощадном, леденящем кровь.

А как все было раньше?

Николас не помнит и этого. В его воспоминаниях не сохранилось четких образов жизни до. Это все равно что примерно помнить мелодию песни, не вспомнив при этом из нее ни одного слова. В его памяти возникают долгие дни, проведенные в туннелях; посетившее его чувство отцовства. Вспоминает Николас и то, о чем вспоминать не хочет: как по ночам он порой заходил в комнату

Сандры, как делал с ней, что когда-то с ним делал его отец. Однако он отвергает эти воспоминания, словно в реальности они не имеют к нему ни малейшего отношения.

Это просто сны. Это было не по-настоящему. Ведь иначе он обязательно написал бы об этом в своей тетради и сжег бы листочек с исповедью.

К тому же, с тех пор, как она вернулась, такого больше не было.

Теперь он обращается к Сандре, чтобы она помогла ему выпустить пар другим способом. Он встает на колени, а она берет ремень и хлещет его по спине. Точно так же когда-то делал с ним его отец, чтобы Николас не грешил. Перед тем как согрешить самому.

Николас вновь ощущает на языке и на нёбе привкус пепла. Ему не нравится это смятение, которое наполняет его душу с тех пор, как она вернулась.

Он кладет пистолет на стол. Физическое присутствие оружия придает Николасу решимости.

Это просто дверь. Просто дверь, думает Николас.

Он берет пистолет в рот. Сжимает зубами металл. Оружейная смазка и металлическое дуло отдают пеплом.

Всего лишь один легкий нажим. И наступит вечный покой.

Он нажимает на курок, но раздается лишь щелчок предохранителя.

Ты никчемный старик.

Ничего удивительного в том, что твой отец тебя поколачивал.

Николас слышит приближающиеся шаги и тут же поспешно кладет пистолет на стол.

В следующий раз. В следующий раз он решится.

– Все готово? – спрашивает Сандра.