Красная королева - Хуан Гомес-Хурадо

Николас кивает. Это было непросто, но он выполнил все ее требования.

И она улыбается.

Антония Скотт (метр шестьдесят, пятьдесят килограммов) оценивает свои шансы вырваться из рук мужчины (метр девяноста, восемьдесят семь килограммов), который тащит ее к припаркованной у дверей больницы машине. Шансы нулевые. Тут уж даже нет смысла учитывать тот факт, что этот мужчина, как и все сотрудники охраны посольства, офицер САС[56] Великобритании. А это как-никак бритишовый спецназ.

Сасовец явно провел разведку. И теперь тащит отчаянно упирающуюся Антонию через полупустые коридоры задней части больницы. Сэр Питер идет следом – в трех шагах позади. Они спускаются по лестнице, пересекают отделение онкологии (опять же потайными путями) и выходят через боковую дверь, о которой Антония и знать не знала, и это при том, что она, можно сказать, живет в Монклоа уже три года. Он тщательно изучил больницу, чтобы на пути им встретилось как можно меньше людей.

«Роллс-Ройс Фантом», ожидающий снаружи, (второй сасовец держит дверь открытой) – это официальная машина посла Соединенного Королевства. Это, впрочем, не мешает сэру Питеру безумно ею гордится. При других обстоятельствах Антония, возможно, и оценила бы тот факт, что ее пытаются усадить в машину за полмиллиона евро, но только не сейчас. Сейчас она способна думать лишь о том, что если им удастся ее туда затащить, то для Хорхе, для нее и для Карлы Ортис все кончено.

Она не может этого допустить.

И тем не менее в голову ей ничего не приходит.

Броситься на землю, закричать, устроить скандал… все это только усугубит ситуацию.

Проходит секунда, и вот она уже сидит в машине на заднем сиденье.

– Ты совершаешь ошибку, – говорит она отцу, сидящему рядом.

Оба сасовца занимают передние места.

– Дай бог, чтобы так оно и оказалось, – отвечает отец.

Но он ей не верит. Он заранее считает ее виновной, ведь, по его мнению, она уже три года как не в своем уме. И, может, еще несколько дней назад Антония и правда была немного не в себе, но сейчас все по-другому.

Я больше не хочу сводить счеты с жизнью, думает она и вдруг осознает, что это правда. В течение трех лет каждый вечер она выделяла три минуты на фантазии о суициде, и внезапно за каких-то четыре дня все изменилось.

Моя жизнь не может закончиться вот так.

Двери машины захлопываются.

Антония в отчаянии оглядывается по сторонам, пытаясь найти выход, которого не существует.

Водитель – тот самый сасовец, который приволок ее сюда, – заводит машину.

И в этот момент происходит столкновение.

Джон Гутьеррес не терпит несправедливости.

Слова Антонии сильно ранили его, гораздо сильнее, чем он готов признать. Он возлагал большие надежды на их совместные поиски, он сделал все возможное, чтобы они смогли найти Карлу Ортис. Но, увы, в жизни все не так просто, и привезенный им из Бильбао тюк с ошибками прошлого

утяжеленный враньем

разрушил его надежды.

И вот Джон сидит в «Ауди А8»: ни работы, ни цели, ни перспектив. Немой колокол в колокольне; половина, расколотая пополам[57]. В гостинице его поджидают друзейки из отдела внутренних расследований как пить дать. Но он не доставит им такого удовольствия, нет уж, увольте. Если они хотят с ним поговорить – пусть отправляются в Бочо[58] (который в это время года, кстати, очень красив), заодно посмотрят, как у реки сверкает на июньском солнце Собачья конура (музей Гуггенхайма).

Если он прямо сейчас заведет машину и как следует нажмет на газ, может, еще успеет добраться до Бильбао к ужину. Увидит маменьку, расскажет ей обо всех своих горестях, ну а завтра уже будь что будет.

Но в этот самый миг он видит, как какой-то явно вооруженный верзила тащит Антонию в машину.

Инспектор Гутьеррес никогда не был сторонником бросания с головой в омут. Впервые в жизни он поддался обстоятельствам четыре дня назад и то потому, что у него не было другого выхода. Но зато Джон Гутьеррес является страстным приверженцем принципа «назвался напарником – помогай в беде». И поэтому он без лишних раздумий заводит машину, жмет на газ, включает передачу (каким только фокусам не научишься, пообщавшись с психопатами) и врезается в бок «Роллс-Ройса».

И снова в омут.

От удара вдребезги разбивается левое заднее окно, осыпая Антонию осколками. Ее отбрасывает в сторону отца, который так и не успел пристегнуться. Передние подушки безопасности тут же срабатывают, но почему-то, как оказывается, для пассажиров, сидящих сзади, в этой машине за полмиллиона евро эйрбеги не предусмотрены.

Сэр Питер ударяется лбом об окно, оставляя на стекле паутину с ярко-алым пауком в центре. Его белые волосы (Антония убеждена, что он их красит) пропитываются кровью.

Антония привалилась к отцу, уронив голову ему на грудь. В последний раз они сидели так близко лет двадцать семь, двадцать восемь назад. И хотя Антония отчетливо слышит, как бьется его сердце (меньше чем в двадцати сантиметрах от ее правого уха), прислушиваться к нему она не пытается. А пытается она открыть машину, протягивая к дверной ручке связанные кисти.

– Нет… – шепчет оглушенный ударом сэр Питер.

Ей удается открыть дверь и пролезть через отца (случайно ударив его при этом коленом по почкам, без особого, впрочем, сожаления). Однако когда она уже наполовину высовывается из машины, сэр Питер вцепляется ей в ногу и тянет ее назад.

– Ты сделаешь только хуже, – говорит он.

Антония брыкается, отчаянно отбивается, молотя отца по ногам, рукам и груди, до тех пор пока ей не удается вырваться.

Хуже уже некуда.

Сасовцы начинают выбираться из крепких любовных объятий эйрбегов. И Джон Гутьеррес тоже. Только вот опыта у него побольше. Ему даже удается снова завести машину, и он уже машет Антонии.

Она смотрит на него, качая головой.

И бросается бежать в противоположном направлении, удаляясь от Джона, удаляясь от отца.

Беги, Антония.

Спустя три часа Антония перестает бежать.

Хотя, конечно, опасность еще не миновала.