12 новых историй о настоящей любви - Джон Сковрон

class="p1">– Ага, – так же кратко отвечает он. Секунду помолчав, он спрашивает: – Далеко ехать?

– В Андерсонвиль.

– Это далеко?

Ах да. Семья Джиллиан живет к западу от города, в Оук-Парк. Интересно, часто ли он приезжает в город и знает ли другие районы или просто не слышал именно про этот? Я злюсь на себя за то, что думаю об этом. Про семью Джиллиан мне и так известно все, что нужно.

– Минут за десять доедем, – говорю я, еще раз проверяя, пристегнут ли ремень.

Поправляя зеркало заднего вида, я вижу, как он кивает. Включаю фары. Но ключ в зажигании все еще не поворачиваю.

– В чем дело? – спрашивает Пьер.

– Я… давно не водила, особенно ночью. – У папы есть машина, которую мне можно брать в любое время, когда он сам ею не пользуется, но мы живем в Бактауне, прямо рядом с синей веткой метро, и автобусы рядом останавливаются, а уж если совсем приспичит, всегда можно найти такси. В последнее время папа стал жаловаться, что у нас в районе слишком шумно и надо бы перебраться в местечко потише. Но в этом доме мы жили с мамой, там наш засохший огород и все остальное, и, думаю, он понимает, что наши хрупкие отношения продержатся дольше, если мы останемся там хотя бы до тех пор, пока я не уеду в колледж.

– Спешки нет, – говорит Пьер. – К тому же ты говоришь, это недалеко.

– Точно, – отвечаю я. Недалеко.

Я завожу машину, и вместе с урчанием двигателя включается классическая музыка. Я удивлена, потому что не знаю никого, кто бы слушал классическую музыку, за исключением папиных ровесников. Джиллиан производит впечатление человека, который предпочитает поп, хип-хоп или электронную музыку – что-то с четким ритмом, соответствующим ее безграничной энергии. Но я благодарна за умиротворяющее пение струнных инструментов.

Я держу руки на руле в положении на «два часа» и на «десять часов» и еду медленнее положенного. Некоторые меня обгоняют, но вроде никто не злится. Как только я чуть-чуть успокаиваюсь, Джиллиан начинает постанывать во сне, с каждой секундой все громче. Я смотрю на них в зеркало заднего вида, размышляя, не надо ли остановиться, но, похоже, у Пьера все под контролем. В тусклом свете уличных фонарей я вижу, как он гладит ее по плечу, еле слышно шепча:

– Все в порядке, Джилли. Мы почти на месте.

Он продолжает успокаивать ее, и стоны вскоре стихают, сменившись негромким храпом. Неровное дыхание смешивается со звучанием классической музыки, и в какой-то момент ее храп настолько точно совпадает с особенно драматичным музыкальным фрагментом, что мы с Пьером не можем удержаться от смеха. Умолкая, мы переглядываемся в зеркале.

– Ты хорошо водишь, – тихо говорит он и поворачивается к окну, в которое смотрит до конца поездки.

И слава богу, потому что я никак не могу справиться с бешеным румянцем, залившим мое лицо после этого совершенно безобидного комплимента. Я пытаюсь понять, что изменилось за то время, что мы в машине. Пять минут назад я и смотреть на него не хотела, а теперь у меня горят щеки. Одри всегда говорит, что не стоит судить людей по первому впечатлению, и я не всегда соглашаюсь с ней, но, возможно, Пьер не так уж плох, как мне казалось. Возможно.

Каким-то чудом я нахожу парковочное место в нескольких шагах от дома Одри, притом достаточно широкое, чтобы обойтись без параллельной парковки. Я облегченно вздыхаю: увидев, как я пытаюсь втиснуться на чужой машине в узкую щелку, Пьер явно отказался бы от своего предыдущего утверждения. Но облегчение длится недолго, потому что нам никак не удается разбудить Джиллиан, чтобы вытащить ее из машины. Она с закрытыми глазами валится на Пьера, когда тот легонько похлопывает ее по щекам и говорит, что пора вставать. Когда я громко окликаю ее по имени и начинаю тащить за штанины, она вообще не реагирует.

– Одри живет на третьем этаже, – говорю я, как только становится очевидно, что нам придется ее нести. – И лифта нет.

– Черт, – говорит он, вздыхает и поправляет очки. – Поможешь мне взвалить ее на плечо?

Все предприятие от начала до конца оборачивается сущим мучением. Пусть Джиллиан и в хорошей форме благодаря своему спортивному прошлому, но ее руки и ноги кажутся совершенно неподъемными. Время от времени она просыпается и пытается нас оттолкнуть. Один раз она так сильно меня пихает, что я отшатываюсь назад.

– Вот подстава! – говорю я, вытирая мокрый лоб.

– Но тащить ее три этажа придется мне, – возражает Пьер, крепко обхватив Джиллиан за талию.

– Нам бы вообще не пришлось этого делать, если бы… – Я замолкаю на полуслове, но слишком поздно.

Пьер резко вскидывает голову.

– Если бы что?

– Не важно.

– Ты не одна так к этому относишься, – говорит он напряженным голосом, и я понимаю, что молчаливое перемирие, которое мы заключили в машине, закончилось. – Давай прекратим жалобы и просто поднимем ее наверх, чтобы покончить с этим?

Я никогда не замечала, сколько препятствий на пути к квартире Одри: ворота, дверь подъезда, дверь на лестницу. Когда пятнадцать минут спустя я вставляю ключ в замок, я начинаю думать, что все эти меры безопасности излишни.

– Как… такой маленький человек… может… быть… таким… тяжелым… когда вырубается? – кряхтит Пьер, волоча Джиллиан в спальню в дальнем конце квартиры.

Кровать уже увезли, как и остальную мебель. Остался только надувной матрас, на котором Одри будет спать до отъезда в Сан-Франциско. Пьер укладывает Джиллиан на слегка сдувшийся матрас, а я накрываю ее одеялом до самого подбородка. Она скидывает одеяло и ложится на бок, избавив нас от необходимости ее переворачивать, потому что из фильмов я знаю, что пьяным нельзя спать на спине.

– Черт! – восклицает Пьер, когда мы выходим из спальни. – Это и правда была подстава! – Он сгибается пополам, упершись ладонями в бедра, и дышит ровно, но тяжело.

– Хочешь чего-нибудь попить перед обратной дорогой? – Мне показалось, что вежливо будет предложить.

Он кивает, и мы направляемся на крошечную кухню, где я надеюсь обнаружить что-нибудь, из чего можно пить. На кухонном столе стоит невысокая башенка пластиковых стаканчиков рядом с рулоном бумажных полотенец.

– Полагаю, вода из-под крана – лучшее, что я могу тут найти.

– Вода из под крана тоже вода, – отвечает он, и я наливаю стакан, который он быстро осушает. Его кадык двигается при каждом глотке.

Я делаю шаг в сторону, чтобы он смог сам налить себе еще, и открываю холодильник. Маринованные огурцы исчезли, осталось только одинокое коричневое яйцо на верхней полке.