12 новых историй о настоящей любви - Джон Сковрон

тому, как он рассматривает своими теплыми карими глазами каждую черточку моего лица, от ресниц до губ – губы в особенности, – мне кажется, что ему хочется того же.

Я резко сглатываю, но этого недостаточно, чтобы заглушить биение моего сердца. Кажется, оно стучит так сильно, что он тоже это слышит и даже видит, как оно двигается туда-сюда под моей серой футболкой.

Каким-то образом мы не услышали ни шагов на лестнице, ни звяканья ключей в дверях, ни суеты в коридоре. Пьер придвинулся ко мне. Настолько близко, что я различаю отдельные волоски у него на голове и чувствую запах мыла от его кожи.

Поэтому, когда Одри влетает в комнату с криком «Боже мой, вы все еще тут?!», мы оба подскакиваем на месте от неожиданности. Когда же я вижу за ее спиной своего отца, мое удивление переходит в жгучий стыд. Мы ничего такого не делали, но очевидно, что собирались.

– Ну, зато теперь ясно, почему ты не отвечала на мои сообщения, – говорит Одри. Как только она поняла, что все в порядке, ее лицо стало расплываться в улыбке.

– Мы, э-э-э… – я не знаю, как закончить фразу. Я почти поцеловала Пьера, и всем присутствующим это очевидно. Мое лицо пылает.

Пьер встает и протягивает руку, чтобы помочь мне подняться.

– Джиллиан стало плохо, – поясняет он, и я не понимаю, как ему удается сохранять такой спокойный тон. – Мы не хотели оставлять ее одну и как-то не подумали позвонить.

Одри идет в спальню проведать Джиллиан. Я готова прибить ее за то, что она оставляет нас наедине с моим отцом. Я слабо улыбаюсь ему.

– Прости, что заставила тебя беспокоиться, пап.

– Рашида, нельзя же вот так пропадать, никого не предупредив о своих планах, – он качает головой. – А что, если бы тебя тут не было? Что тогда?

Он продолжает говорить, повышая голос, но мне и не хочется, чтобы он успокаивался. Я расстроила отца, но ведь это значит, что он думает обо мне. Беспокоится за меня. Не знаю, увижу ли я еще когда-нибудь такую заботу с его стороны. Пусть я и предпочла бы, чтобы она проявилась в других обстоятельствах.

– Я буду внимательнее в следующий раз, – обещаю я. – Я забыла посмотреть на телефон и… в общем, я не думала, что кто-то будет по мне скучать.

– Как ты можешь такое думать? – Он подходит ближе ко мне. Достаточно близко, чтобы я увидела искреннее беспокойство в его глазах и поняла, как быстро оно бы превратилось в отчаяние, если бы он не обнаружил меня здесь. – Рашида… я всегда скучаю по тебе, когда тебя нет рядом, детка. Всегда.

Его серьезный тон заставляет меня вспомнить, как он по-прежнему заглядывает ко мне в комнату каждый вечер перед сном, даже если мы уже пожелали друг другу спокойной ночи. Или как он больше меня расстроился, когда я запустила сад, позволив ему зарасти сорняками по колено, и как он каждый год спрашивает, не хочу ли я достать из кладовки семена и начать заново. Или как в тот день, когда я познакомилась с Бев, она рассказала мне, что в ее первый рабочий день он сразу же предупредил ее, чтобы она всегда напрямую соединяла меня с ним, чем бы он ни был занят.

Папина любовь не выплескивалась на поверхность – это была мамина прерогатива. Она любила громко, бурно, ярко. Ее любовь отражалась и в ее работах, и в ее саду, но больше всего доставалось нам с папой. Но папа тоже всегда был рядом. По-своему.

Из-под папиной бороды проглядывает улыбка. Он поворачивается к Пьеру и спрашивает:

– Кто это?

– Меня зовут Пьер, сэр, – он делает шаг вперед и протягивает руку для рукопожатия. – Я брат Джиллиан. Простите, что мы не предупредили вас, но я хочу вас заверить, что со мной Рашида в безопасности.

Судя по виду, отец не вполне в этом уверен, но все же протягивает руку Пьеру. Одри выходит из спальни и сообщает, что Джиллиан все еще в полной отключке.

– Отвезти вас обратно на вечеринку? – Папа потирает рукой затылок, направляясь к двери. Он явно готов оставить всю эту ситуацию позади.

И только тут я замечаю, что рядом с ним не стоит Бев. Неужели он мог бросить ее на вечеринке, где она никого не знает и явно нервничает по этому поводу? Может, папа сказал ей, что это семейное дело и ей лучше с ним не ездить. Или она сама это предложила. В любом случае, от моего внимания не ускользает тот факт, что мое благополучие оказалось важнее ее удобства.

Одри зевает и почесывает нос.

– Надо бы вернуться и попрощаться со всеми, но я не могу бросить Джиллиан одну…

– Мы могли бы остаться, – говорю я, не глядя ни на папу, ни на Пьера. Но на самом деле мне очень хочется, чтобы папа согласился, потому что, несмотря на все случившееся за последние пять минут, я не забыла, что почти произошло между нами с Пьером. И хочу вернуться в этот момент. Не хочу, чтобы он был навсегда упущен.

Одри пожимает плечами.

– Почему бы и нет? Я скоро вернусь, дядя, и позабочусь, чтобы Рашида благополучно добралась до дома.

Судя по тому, как папа нервно поглаживает бороду, ему эта идея не нравится. Но он соглашается.

Может, потому что мне уже семнадцать. А может, он понимает, что за последний год у него почти не было возможности влиять на мои решения. А может, видит, что Пьер может оказаться человеком, который способен сделать меня счастливой.

Я обнимаю папу и Одри, и они уходят, производя гораздо меньше шума, чем когда пришли. Направляясь к двери, Одри оглядывается через плечо и одними губами шепчет: «Чтобы все мне потом рассказала!» с таким взбудораженным видом, будто кричит на всю комнату.

Я краснею, дверь закрывается, и Пьер смотрит на меня.

Я улыбаюсь, хотя, оставшись с ним наедине, по-прежнему чувствую робость.

– Что ж, это было…

– Неловко? – заканчивает он за меня.

– Это мягко сказано.

Из спальни снова доносится громкий храп, заставляя нас обоих рассмеяться. Пьер указывает на стеклянную раздвижную дверь из кухни.

– Она открывается?

– Да, там балкон, – говорю я и, подойдя к двери, с удивлением обнаруживаю, что маленький пластиковый столик и два стула по-прежнему стоят на месте.

– И мы прозябали тут на полу весь вечер? Пойдем. – Он берет меня за руку и выводит на балкон, и меня снова охватывает то же чувство, как тогда, когда я коснулась