Восьмая личность - Максин Мей-Фан Чан

— Зачем ты саботируешь нашу работу? — спрашиваю я.

Пауза.

Она берет листок и сминает его в тугой шарик.

— Лови! — кричит она.

Бросок застает меня врасплох. Шарик падает мне на колени. Я закипаю.

— Что это? — Я стараюсь не кричать, но получается плохо.

— Подарок от Паскуд, — говорит она, укладывая щиколотку одной ноги на колено другой и наклоняясь вперед. — Это список.

— Список? Список чего? — шиплю я, представляя, как у меня в голове оживают змеи.

— Там десять способов, как они хотят навредить тебе.

Я расправляю смятый листок.

— Они просили передать тебе, что отдают предпочтение номеру пять.

Она встает, зная, что время закончилось, и уходит.

Я подхожу к своему письменному столу, сажусь и прячу лицо в ладонях. Впервые за все время я испытываю смертельный страх, но не перед Алексой, а перед той травмой, что внутри ее. Перед явным сумасшествием. Перед болью.

Я достаю свой блокнот, чтобы описать случившееся, но откладываю его и вместо этого беру телефон.

— Здравствуйте, говорит доктор Патель.

— Это я.

— Эй, добро пожаловать домой. Как провел отпуск?

Я закрываю глаза.

— Нормально. Как продвигаются исследования? — устало спрашиваю я.

— О, хорошо, а что?

— Все могло бы быть хуже. Наверное.

Мохсин откашливается.

— Ну, исследования превратили меня в безумца. — Он смеется.

— Разве ты не получаешь удовольствия от того, что ты безумец, о котором знает только сам безумец? — говорю я.

— Ха! Значит, сегодня ты у нас поэт.

— Безумный. А еще эгоистичный.

— Ого. Проблемы с Моникой?

— Моника хочет ребенка, — говорю я, и мое настроение портится еще сильнее, — и у меня только что был сеанс с надзирательницей Алексы.

— Мне не очень комфортно от того, что ты на одном дыхании говоришь о своей подруге и о своей пациентке.

— Ну, вот так, — говорю я, сдаваясь. Меня разоблачили.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Конечно. Ты же знаешь, каким я становлюсь после отпуска.

— Циничным?

— Расколдованным.

— Какая она, надзирательница?

— Злобная.

— Естественно. Она защищает Алексу от потенциальной угрозы. Она будет делать все, чтобы не повторилось надругательство.

— Она и ее мрачные подельники хотят навредить мне.

— Она потенциально опасна?

— Полно тебе.

— Она напугана, Дэниел. Ты должен завоевать ее доверие. На это нужно время.

— А пока ей можно бесноваться и терроризировать меня?

— Ты драматизируешь. Она просто проверяет тебя, ждет, когда ты ошибешься.

— Она мужененавистница.

— А разве можно осуждать ее? — возражает он. — Кстати, у нее есть имя, у этой мужененавистницы?

— Раннер.

— Раннер?

— Ей нравится бегать кругами вокруг людей. Она тащится от этого. Наслаждается своей властью.

— А есть какая-нибудь идентичность, которая небезразлична этой Раннер? Которую она любит?

Я задумываюсь.

— Долли. Младшая.

— Логично. Возможно, подобрать ключ к Раннер можно через Долли.

— Я попробую.

Я слышу на том конце приглушенное чихание.

— Будь здоров, — говорю я.

— Спасибо, — говорит он, шмыгая носом. — Помнишь ту множественную, с которой я работал в прошлом году?

— Джессику? — спрашиваю я.

— Ее. Она слала мне электронные письма, иногда пять или шесть с одного адреса. Ее надзирательница отправляла мне угрозы под именем Феликса, мужской идентичности. Помнишь?

— И как ты справился с ней? С ним?

— Я не ставил перед собой цель справиться с ним, я хотел завоевать доверие. Феликс появился после того, как однажды ночью на Джессику напали в ее кровати. Двое соседей — братья — вломились в ее дом. Феликс поклялся, что больше никогда такого не допустит. Ты должен прислушиваться к своему контрпереносу. Бери работу умом…

— А не горбом, — договариваю я.

— Именно. И не позволяй ей одурачить тебя.

Я заканчиваю разговор, беру мятый листок и разглаживаю его ладонью. Я смотрю на список Паскуд:

Наши тела влетают друг в друга, как при лобовом столкновении. Я чувствую удар в грудь. Мужчина роняет телефон.

Он отбрасывает стакан с утренним кофе и ловит меня.

— Простите! — поспешно восклицает он. — Как вы?

Контуженная, я не отвечаю. Из-за столкновения я теряю равновесие.

Я восстанавливаю дыхание, голова кружится. Взгляд нечеткий и затуманенный, я пытаюсь сфокусировать его на углу тротуара, на белой стене с граффити. Напротив Сохо-сквер: расплывчатые очертания раскачивающихся деревьев.

Я поднимаю обе руки и опираюсь на стену — мне нужна надежная опора, чтобы унять дрожь.

— Простите меня, — тихо повторяет он. — Я не видел, куда иду, — добавляет он.

Мужчина, светловолосый, стройный, при галстуке, придвигается ближе. Берет меня за руку, наклоняется и поднимает свой телефон. Через весь экран тянется трещина.

— Черт, — ругается он. И вытирает телефон о рукав серого пиджака.

* * *

Я отступаю.

Вспышка.

Роберт.

Текила.

Вспышка.

— Прочь от меня! — кричу я, стряхивая руку мужчины. И отталкивая его.

Дыхание учащается. Ноги подкашиваются. На помощь.

Потрясенный, он пятится. С поднятыми вверх руками.

— Все в порядке, — шепчет он. Он выглядит ошеломленным.

Вспышка.

Вспышка.

* * *

Я лежу на полу. Тело налито тяжестью. На запястьях ссадины. Голова повернута на одну сторону, ноги раздвинуты неестественно широко. На одной ноге, у ступни, застряли черные трусики. Мятое платье задрано до талии.

Я не рискую сесть. Боюсь еще сильнее разъярить его. Этого мужчину. Слегка грузного и лысеющего — стереотип среднего возраста. В полной мере довольный собой, он перебрасывает через пухлое плечо дорогой серый пиджак. Он опоил меня. Подбросил рогипнол в мою выпивку.