Приз - Полина Дашкова

— Сергей Павлович, вы же только что сказали: «Я не взял быего даже в массовку».

— Лет десять назад не взял бы. Сейчас в ножки поклонюсь,чтобы он снизошел. Что делать, Машенька? Мое время кончилось, его тольконачинается.

Наконец вернулись к машине. Дмитриев так заболтал Машу, чтоона не заметила маленькой черной «Тойоты», которая неотлучно следовала за нимиот больничных ворот и потом, от аптеки до дома Дмитриева. Зато Василисазаметила, но сказать об этом не могла.

В Ницце, в аэропорту, их ждал шофер Кумарина, здоровыйдетина устрашающего вида, стриженный под «ноль», в гавайской рубашке. Завидевсвоего шефа у выхода из зала прилетов, он выбросил в урну недоеденноемороженое.

— Привет, Ваня. Как погода? — спросил Кумарин.

— Здравия желаю, товарищ генерал. Жарко.

Больше он не сказал ни слова. Взял у хозяина и гостя двамаленьких легких чемодана и зашагал к стоянке. Солнце шпарило жестоко,Григорьев надел темные очки и подумал, что, пожалуй, придется купитькакую-нибудь кепку. Кумарин прихватил с прилавка пункта проката автомобилейрекламную картонку и принялся энергично обмахиваться.

— Маша сказала, никаких колец Вова Приз не носит, —Григорьев крутил в руках сигарету, — а по словам Рейча, он надел перстень налевый мизинец и носит, не снимая.

— Правильно, — невозмутимо кивнул Кумарин, — перстень Рейчуоставило привидение, вот он и исчез. Вы что, забыли? Он волшебный. Да бросьтевы ломать голову, Андрей Евгеньевич. Мы с вами в Ницце. Побережье курортногосчастья и русских кладбищ. Осмотритесь, принюхайтесь. Вдруг захочется провестиздесь остаток жизни?

Шофер распахнул перед ними дверцы белоснежного новенького«Лексуса». Григорьев, так и не закурив, сломал сигарету и выбросил. В салонезаработал кондиционер, и через минуту они забыли о тропическом пекле. Кумаринокончательно пришел в себя после тяжелой посадки, порозовел, развеселился.

— Город изуродовали в шестидесятых, но кое-что сохранилось.Сейчас будет Променад де Англе. Английская набережная. Ее всю застроили бетоном,пластиком, стеклом. Переломали старые прекрасные виллы. У каждой было своелицо, свое имя и своя история. Теперь почти ничего не осталось. Не одни мытакие идиоты, даже самую эстетскую нацию, французов, коснулась эпидемияархитектурного абсурда шестидесятых. Смотрите, вот она, знаменитая набережная.Кто здесь только ни прогуливался, кто только ни умирал, в девятнадцатом веке отчахотки, в двадцатом от ностальгии!

— Красиво рассказываете, — хмыкнул Григорьев, — может, вамэкскурсии водить?

— Злыдень вы, Андрей Евгеньевич. Ну скажите, нравится вамздесь? Посмотрите, какой пейзаж, какое море!

— На нашу Ялту похоже.

— Ага. Она была бы такой, наша Ялта, если бы не семьдесятлет советской власти. А насчет экскурсий — это неплохая идея. Водить, и хорошиеденьги брать! Я столько могу рассказать о Лазурном побережье, я так его люблю,но бесплатно никто не слушает.

Машина застряла в небольшой пробке у светофора.

— Посмотрите налево. Это отель «Негреско», входит в пятеркулучших отелей мира. На портье униформа наполеоновского драгуна. Фойе, бар,обеденный зал — все как было девяносто лет назад, те же картины на стенах,вазы, даже кольца для салфеток и дверные ручки. Люстра сделана по образцукремлевской. Таких всего две в мире. Мы с вами непременно зайдем сюда, выпьемкофейку, коньячку. Здесь все еще витают вдохновенные тени Жоржа Сименона,Хемингуэя, Камю, Франсуазы Саган. Им хорошо писалось в этих милых комнатах свидом на море. Когда я впервые попал в Ниццу, остановился здесь. Каждыйуважающий себя русский должен хоть раз переночевать в «Негреско».

— Цитата? — спросил Григорьев.

— Нет. Импровизация. Слушайте, а вы на роликах умеетекататься? Здесь это принято. Посмотрите.

В толпе на набережной многие катались на роликах, лавируямежду пешеходами. Промчалась юная мамаша с младенцем в сумке «кенгуру».Проплыла пожилая пара, держась за руки. Три негра, полуголые гиганты, изкоторых один, вероятно, был женщиной, медленно катились сквозь толпу, выделываяпричудливые па. Разъезжались, съезжались, кружили вокруг своей оси, вскидывалируки. Черные тела лоснились, отливали синевой, как оперенье фантастическихворонов. Следом осторожно двигались две японские старушки, крошечные и нежные,как колибри. Далее грациозно плыла круглая толстуха в тугих розовых шортах. Заней семенила на поводке малюсенькая пегая болонка.

— Дама с собачкой, — сказал Кумарин, — обратите внимание,какая забавная публика. Вавилон. Ваша голубая парочка знает, что вы последовализа ними?

— Да. Мы договорились встретиться в их отеле завтра, вовторой половине дня.

— Вы надеетесь поговорить с Рики наедине? Думаете, удастсякупить его или припугнуть, и он расскажет вам, кто украл снимки?

Григорьев кивнул.

— И что дальше? — тихо, с легкой издевкой спросил Кумарин.

Проехали порт, забитый катерами и яхтами. Дорога пошлавверх, начался серпантин, с мягкими поворотами, за каждым открывались новыепейзажные чудеса. Отвесные скалы, пронизанная солнцем зелень.

— Дальше ничего, — сказал Григорьев, — я вернусь в Нью-Йорки подробно отчитаюсь.

— О Вове Призе будете говорить?

— Пока не вижу смысла. Есть психи, готовые заплатить десяткитысяч за коллекционного плюшевого медведя, ботинок Элвиса Пресли, носок Сталинаили перстень Отто Штрауса. Мало ли у кого какая придурь?

— Понятно. А Маше расскажете о колечке Магды Геббельс,которое могла бы носить она? — Не знаю. Там видно будет.

На самом деле Григорьеву очень хотелось сейчас поговорить сдочерью, но не по телефону. Хотелось прежде всего спросить, почему она таклегко и быстро выстроила цепочку: Отто Штраус, Нюрнберг, Аргентина, «Артишок»,«Блюберд».

Конечно, занимаясь Вовой Призом как возможным российскимфюрером, она попутно читала что-то по истории германского нацизма. Старыесекретные программы ЦРУ, в том числе «Артишок» и «Блюберд», она могла изучать вразведшколе. Вряд ли им там рассказывали о том, что легло в основу этихпрограмм. Если доктора Штрауса и его коллег действительно спасли от виселицы,тайно вывезли в США, то в любом случае они доживали не свои, а совсем другиежизни, были полностью легендированы. Им поменяли не только имена, но ивнешность.

«Папа, ты можешь себе представить, в сорок третьем годуцелый отдел ЦРУ занимался разработкой разных планов по психическойнейтрализации Гитлера. Чего только не придумывали, сами или вместе сангличанами! По заданию Донована один психоаналитик из Кембриджа собирал всюинформацию о Гитлере, анализировал его личность, выявлял слабые места,заключил, что в раннем детстве крошка Адольф ассоциировал самого себя не с отцом,а с матерью. В его психическом складе есть женские черты, и физически он несовсем мужчина. Узкие плечи, массивные бедра. На основании этого быларазработана операция по постепенной смене сексуальной ориентации фюрера. Решилипопробовать через агентурную сеть вводить ему в пищу женские гормоны. Потомпытались вводить препараты, вызывающие облысение. Он все ел, и ничего ему неделалось. Он был какой-то неуязвимый. Не понимаю, если имелась возможностьдобавлять ему в пищу гормоны, почему не попробовали просто отравить? Вообще,наши умники-психологи вместе с химиками обожали работать над всякой ерундой.Выяснили, например, что боевой дух японца можно сломить, побрызгав солдатажидкостью с запахом какашек. Разрабатывали вещества, вызывающие тошноту, зуд, облысение.Но главной задачей оставалось создание эликсира правды. Не побрезговали дажеиспользовать материалы исследований, которые проводили в лагерях нацистскиеврачи. Сразу после войны были созданы две суперсекретные программы под личнымруководством Даллеса. „Артишок“ и „Блюберд“. Занимались алхимией: эликсирправды, создание агентов-зомби, выборочная амнезия. Опыты проводились на живыхлюдях, в основном на уголовниках и нелегальных эмигрантах. Но были добровольцы,молодые офицеры ЦРУ, курсанты разведшколы, студенты. Существует легенда, чтоименно в этих программах работали в качестве консультантов нацистские врачи.Например, Отто Штраус, который, по одной официальной версии, в сорок пятомсбежал из английского госпиталя для военнопленных и канул где-то в Аргентине,по другой — погиб в Берлине, по третьей — стал призраком, вампиром, жив до сихпор и будет жить вечно».