Приз - Полина Дашкова

Шаман обсосал клешню омара, вытер руки и губы салфеткой,сжевал салатный лист, закурил, улыбнулся так, словно перед ним был не другдетства Лезвие, а телекамера, за которой миллионы зрителей, и произнес смягкой, бархатной хрипотцой, с той особенной интонацией, которую так любила егомногомиллионная аудитория:

— Послушайте, господин министр внутренних дел, вам пораучиться говорить по-русски грамотно и красиво. Не короче, а длинней, солидней.Вы же русский человек, вам должно быть стыдно уродовать собственный прекрасныйязык, язык Пушкина и Толстого. Пора отвыкать от жаргонных словечек инецензурной брани. Это засоряет воздух, портит окружающую среду и дурно влияетна нравственность подрастающего поколения. Сквернословят циники, мерзавцы, людибез высоких нравственных идеалов. Вам это не к лицу. Вас неправильно поймут,господин премьер-министр, если вы будете так выражаться. Подумайте о своем имиджеи престиже.

Он выпустил дым из ноздрей, а изо рта — крепкий, долгий залпсамого грязного мата. Голос его оставался все таким же бархатным, а интонация —такой же плавной и задушевной. Лезвие восхищенно заржал.

— Короче, так, блин, — сказал Шаман, отсмеявшись вместе сним, — железо скидывай Хасану, не торгуясь. Половину суммы отдай Михинымпацанам. Десятку возьми себе, но учти, что из нее тебе придется отстегнутьминимум две штуки своему человеку в прокуратуре. Мне нужна точная информация,что там с делом по убийству Драконова.

Лезвие молча кивнул и кинул в рот кусок огурца. Такойрасклад вполне устраивал его. Информатору в прокуратуре он ничего не былдолжен, расплатился совсем недавно. С делом по убийству Драконова сумелподстраховаться на всякий случай. Когда выяснилось, что в последнем протоколедопроса подозреваемого Бульки зафиксировано, что он, подозреваемый, прикасалсяк внутренней стороне портфеля писателя Драконова за сутки до убийства, Лезвиепридумал историю с красными резиновыми перчатками. И скинул ее своему верномучеловечку, швейцару из кафе «Килька», Иванычу. Час назад Иваныч ему звонил идоложил о разговоре с Арсеньевым. Так что Приз напрасно беспокоился. Лезвие,конечно, пил, но умеренно. И расслабляться себе позволял только изредка, не вущерб делу.

* * *

Пожилая горничная француженка понесла вещи Григорьеванаверх, в его комнату.

— Это Клер. Я на лето нанимаю ее, получается дороже, чемпривозить прислугу из России, зато работает безупречно, — сказал Кумарин. —Надеюсь, вы не забыли французский? Клер никакими другими языками не владеет.

— Забыл, — признался Григорьев, — но попытаюсь вспомнить.

— Да уж, придется. Здесь без языка худо. Если возникнутпроблемы — обращайтесь ко мне, не стесняйтесь.

— Мерси, — кивнул Григорьев.

— Ну, располагайтесь. Жду вас в гостиной.

Комната встретила Григорьева искусственной прохладой, мягкимсветом сквозь шелковые кремовые шторы, взбитыми подушками на белоснежномстеганом покрывале, букетом свежих чайных роз. Розы стояли и в ванной, наизящном туалетном столике. С балкона открывался вид на море.

— Это восточная сторона. Утром солнце очень яркое, —сообщила горничная Клер, — на ночь лучше опустить жалюзи.

Григорьев с удивлением обнаружил, что понимает ее.

— Если что-то понадобится, наберите по телефону единицу, и як вашим услугам, — она приветливо улыбнулась.

Андрей Евгеньевич полез в карман за мелочью, чтобы дать ейна чай, но вовремя одумался. Это все-таки не гостиница.

На балконе стояли соломенные кресла, столик. Григорьев сел,закурил. Море в сумерках отдавало остатки солнечного света, светилось изнутри.У горизонта, в закатной дымке, был виден высокий океанский лайнер. Мимопроплывали катера и яхты, и на его фоне казались игрушечными. Из крепости вВильфранш доносилась музыка, духовой оркестр исполнял старинный незнакомыймарш. Совсем близко от берега промчался катер, за ним на невидимой привязилетела тонкая фигурка водной лыжницы. Длинные светлые волосы трепал ветер.

— Машка так хотела на море, — пробормотал Григорьев, —водные лыжи, акваланг, парашюты — это все для нее. Надо будет приехать вдвоем,хотя бы на неделю, в конце сентября. Народ схлынет, жара спадет.

Перед тем как принять душ, он позвонил Рейчу. Телефон былвыключен. Григорьев нашел на телефонном столике небольшой справочник, отыскалномер отеля «Марго» и узнал, что парочка явилась сегодня утром, что они сейчасотдыхают и просили не беспокоить. Портье принял и записал сообщение от АндреяЕвгеньевича.

— Как вам ваша комната? — спросил Кумарин, когда онивстретились в гостиной.

— Спасибо, все отлично.

— Живите на здоровье. Вы заслужили. И мне не так одиноко.Мое семейство укатило отсюда неделю назад. Пожелали провести остаток лета вНорвегии. Устали от жары. Сын увлекается северной рыбалкой, сейчас это модно.Какие у нас с вами планы на вечер? Вы успели поговорить с Генрихом?

— Пока нет. Надеюсь, мы все-таки встретимся завтра.

— Замечательно. Сейчас искупаемся, потом поедем ужинать вВильфранш. Я уже заказал столик. Там лучший ресторан на всем побережье,знаменитый «Ла Мер». Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Вам хотелось бы привезтисюда дочь. Вам без нее все это не в радость. Верно?

— Ну, не сюда, не к вам в гости. Но на побережье — да. Мнебы хотелось все это ей показать.

— А виллу приобрести не желаете? Здесь, на побережье, ужебольше четырехсот вилл принадлежит гражданам России. Исключительно благородная,достойная публика. Они честно трудились и заработали себе место в раю, еще прижизни. — Кумарин сделал сладкое лицо и подмигнул: — Присоединяйтесь, милостипросим. Отдыхали бы по соседству, дружили семьями.

— У меня нет таких денег, вы же знаете.

— Правильно. А почему? Потому, что вы никогда денежки нелюбили, вкуса и запаха их не знали и знать не желали. Ничего вы к ним нечувствовали, ни высокой страсти, ни низкой похоти. А из ничего и выйдет —ничего.

— Не любил, — грустно вздохнул Григорьев, — не чувствовал.Появлялись — тратил, исчезали — обходился малым.

— Ну-ну, продолжайте. Скажите что-нибудь вроде «зато сплюспокойно, зато совесть чиста».

— Не скажу, — Григорьев покачал головой.

— Почему?

— Сплю я плохо, и совесть у меня вовсе не чиста. И вообще,это глупый какой-то разговор. У вас тут красиво, мне очень нравится. Я вас,Всеволод Сергеевич, от души поздравляю, что вы так отлично устроились. И неосуждаю, не завидую. У каждого свои забавы. У Генриха его мальчик, у вас этавилла.