Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов

понимал: при реконструкции римского государственного строя он не сможет обойтись без деятельной поддержки римской аристократии (да он и не собирался обходиться без ее поддержки, оставаясь, вопреки всем парадоксам и зигзагам текущей политической борьбы, кровью от крови и плотью от плоти этой самой аристократии). Главным лозунгом нового правления стала «клементия»!

Вслед за тем Гай Юлий воздал дань благодарности своим сторонникам — североиталийским галлам-транспаданцам и испанцам-гадитанцам, самоотверженно поддерживавшим его на протяжении вот уже целого десятилетия. Ведь, в конце концов, и его новые легионы были набраны из уроженцев Цизальпийской Галлии! Цезарь даровал своим сторонникам-провинциалам римское гражданство. И в этом также проявился начатый им новый политический курс, верность которому, с большими или меньшими отклонениями, сохраняли как сам Цезарь, так и все его преемники — курс на уравнение в правах жителей столицы и провинций. Гай Юлий — мудрый политик-реалист, относился к римским гражданским правам не как к редкому драгоценному дару, но как к обычному (а не чрезвычайному) наградному фонду. Он понимал, что диспропорции и перекосы между Римом и провинциями могут быть ликвидированы только за счет Города, что равноправия Града на Тибре с провинциями больше никак не избежать. Начатый Цезарем новый, неуклонный курс на взаимное примирение и сращивание Центра и периферии увеличил число его недругов в Риме.

Цезарь в зените славы

Немалое внимание Гай Юлий уделял также финансовым вопросам. Согласно старику Светонию, «всех друзей Помпея и большую часть сенаторов он (Цезарь — В. А.) привязал к себе, ссужая им деньги без процентов или под ничтожный процент (выходит, не только Красс, но и благородный „потомок Венеры“ не гнушался отдавать деньги в рост! — В. А.»).. Смута последних лет поставила Рим на грань финансовой катастрофы. Принятые новым диктатором решительные меры были направлены на успокоение его друзей и щедрых спонсоров — банкиров. Прежде всего, необходимо было восстановить в Италии платежеспособность и кредитоспособность. Был произведен пересчет размера задолженности по довоенным ценам — именно после такого пересчета долги и надлежало возвращать заимодавцам. При этом кредиторы теряли свои доходы по процентам (в античном мире средний размер ставки составлял двадцать процентов годовых), однако был поставлен достаточно прочный и надежный заслон на пути инфляции, чтобы не происходило дальнейшего обесценивания денег. Было запрещено владеть более чем шестьюдесятью тысячами сестерциев наличными. Чтобы уяснить себе выгодный для банков и банкиров характер этой принятой Цезарем меры, право, не нужно быть специалистом в области финансов. В результате в обороте стало появляться все больше звонной монеты, и сделалось невозможным накопление драгоценных металлов в «кубышке». Римское простонародье, которому не принесли особой выгоды и пользы перечисленные выше меры, принятые исключительно в интересах плутократии, было успокоено путем возобновления щедрых раздач дарового хлеба. Далее уважаемый читатель еще сможет убедиться в том, как умело Цезарь смог решить также проблему задолженности по аренде жилья (или, говоря по-нашему — «квартплате»), да и вообще задолженности бедных слоев населения, не отталкивая от себя никого из тех, в ком он (пока еще) нуждался. Согласно Плутарху, он «путем некоторого снижения учетного процента облегчил положение должников».

Все — именем «Римского сената и народа»

Несомненно, Цезарь разочаровал часть своих сторонников, ожидавших от него резкого сокращения задолженности (если не полного списания долгов), перераспределения имущества, иными словами — экспроприации состоятельных граждан в пользу неимущих («все отнять и поделить!»), короче — претворения в жизнь радиальной программы «а ля Катилина». Если верить Светонию, Цезарь питал тайные надежды всякого рода темных личностей, погрязших в долгах молодых мотов и лиц, обвиненных в незаконных сделках. «Граждан из других сословий (кроме сенаторского — В. А.), которые приходили к нему сами или по приглашению, он осыпал щедрыми подарками, не забывая и их вольноотпущенников и рабов, если те были в милости у хозяина или патрона. Наконец, он был единственной и надежнейшей опорой для подсудимых, для задолжавших, для промотавшихся юнцов, кроме лишь тех, кто настолько погряз в преступлениях, нищете или распутстве (что им было уже ничем не помочь — В. А.)» («Божественный Юлий»). «Потомок Венеры» якобы прямо и отрыто говорил таким «совсем пропащим» людям, если не мог заплатить за них долги, или принять их на службу, что «спасти их может только гражданская война (понимай: революция — В. А.)». Лозунг был, конечно, очень привлекательным для тех, кому уже не на что было надеяться и кому больше нечего было терять (тем более, что Цезарь им не называл ни времени, ни сроков этой обещанной им гражданской войны, сиречь революции), однако внимавшие ем отчаявшиеся люди, видимо, воспринимали Цезаря как нового Катилину. В итоге их ждало огромное разочарование.

Целий (или Келий), которого свойственный ему всю его жизнь радикализм вскоре толкнул на вооруженное восстание, горько жаловался на то, что Цезарем довольны лишь ростовщики. Эти откровенные слова, наверняка, были не только его личным мнением. Вслед за радикалом Целием их могли бы повторить и многие другие граждане Града на Тибре, недовольные тем, что «их вождь» Цезарь в итоге «пошел на поводу у реакционеров» (если выражаться уж совсем «по-современному»).

Между тем месяц декабрь (десятый по счету в тогдашнем римском календаре, еще не реформированном Цезарем) уже перевалил за половину. 1 января противник Цезаря — Помпей — был объявлен лишенным всех своих должностей и полномочий, в одночасье превратившись из «защитника закона и порядка» в мятежника и «врага республики». Цезарь же, со всем апломбом законно избранного консула, мог отныне выступать в борьбе с развенчанным «Великим» с позиций легитимности, или, иначе говоря, законности. Обоснованию законности всех своих действий «потомок Венеры» всегда придавал особое значение — и был абсолютно прав. Сервилий и Требоний были оставлены Цезарем в Риме, Марк Антоний — снова призван им в «доблестные ряды» (где столь высокоодаренный начальник конницы мог принести диктатору гораздо больше пользы, чем в Граде на Тибре). Сам Гай Юлий в своем обычном стремительном темпе поспешил в Брундизий, торопясь сесть на корабль, мимо своих смертельно уставших легионов, также двинувшихся на юг, с той скоростью, на которую каждый из них был способен(они-то ведь, в отличие от Гая Юлия, передвигались «пешкодралом»)…

Войско Цезаря пребывало в, прямо скажем, плачевном состоянии. Изнуренные донельзя «контрактники», постоянно подгоняемые и понукаемые маршировать быстрее, еле-еле тащились по стране, в которой они все еще надеялись получить участочек с сельской усадебкой (хотя эта надежда становилась, год от года, все более призрачной и все менее достижимой). Снабжение было