Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль

будто не сумевших подрасти, женский почерк, почерк Фирдевс Ханым…

Да, это была записка от Фирдевс Ханым. Теперь Нихаль видела под парой строк не подпись, а саму Фирдевс Ханым, её лицо, её глаза, казалось смотревшие коварным взглядом из тёмного колодца.

Что это за невозможная идея? Кто во всём признался? Глядя на записку в руке, Нихаль сказала, словно желая узнать из неё ещё больше тайн: «Скажи! Почему молчишь? Теперь ты тоже можешь во всём признаться!»

Вдруг записка будто разорвалась и в центре возникло лицо Бихтер. Бихтер, да, это была Бихтер, это она призналась. В мозгу Нихаль как будто разорвалось облако, которое окутало всё дымом и заволокло чёрной пеленой. Она больше не могла думать, теперь она старалась не слышать вопросы, которые хотели сломать ей голову, и гвозди, которые будто вонзались в её затылок во время нервных припадков, снова бурили её мозг как свёрла, медленно вращавшиеся и вонзавшиеся всё глубже.

Она встала, сжала записку в руке и громко сказала: «Я тоже поеду!» Она оделась и в голове у неё не было ничего, кроме решения уехать. Что она скажет тёте? Конечно, она найдёт, что сказать. Она крикнула Шайесте. Когда та пришла, Нихаль решительным голосом сказала:

— Мы уезжаем! — В ответ на её удивление Нихаль рассердилась, пришла в ярость и крикнула хриплым голосом:

— Что стоишь? Почему так смотришь на меня? Говорю, мы уезжаем, ты что, не понимаешь? Прямо сейчас!

Старая тётя прибежала, услышав голос Нихаль. Она не поняла внезапного решения и хотела от Нихаль объяснений, посчитав, что та обиделась. Продолжая собираться, Нихаль сказала:

— Нет, нет! Нет никакой причины, как мне убедить Вас, тётушка? У меня же иногда бывают странные идеи. Это одна из них! Я вернусь завтра утром.

Она говорила страстно, прерывисто, потом на ходу поцеловала тётю, которая непонимающе смотрела на неё, и у двери крикнула Шайесте:

— Как же ты долго, Шайесте? Всегда ты так.

Когда дел не осталось, Нихаль в чаршафе села напротив тёти и ждала, глядя на неё сухими глазами, не говоря ни слова и быстро стуча правой ногой по деревянному полу. Тётя снова спросила:

— Значит, никакой причины нет?

Нихаль, прищурив глаза и качая головой, хотела беззвучно сказать «Никакой! Никакой!» В комнату вошёл Бюлент и, ничего не говоря, посмотрел на сестру. Нихаль его как будто не увидела. Ребёнок, помогавший, пусть невинно, в этой игре, был в положении преступника, который был заодно с теми, кто хотел её огорчить. Не совсем понимая, Бюлент пришёл к выводу, что внезапный отъезд сначала Бехлюля, а теперь Нихаль связан с тем, что Фирдевс Ханым послала его сюда, чтобы передать маленькую записку. Что же это была за маленькая записка, раз она внезапно устроила бурю в спокойном тётином особняке?

Он вопросительно смотрел на Нихаль, не решаясь сказать ни слова. Нихаль избегала его взгляда. Только когда вышла одетая Шайесте, Бюлент осмелился спросить:

— Сестра! Возьмёшь меня с собой?

— Нет! — твёрдо и категорично ответила Нихаль.

Они расцеловались с тётей:

— Я снова буду здесь через один-два дня, тётя! Не трогайте мою белую комнату, — сказала Нихаль.

Потом вспомнила что-то уже внизу лестницы, повернулась к тёте, спускавшейся за ней, и добавила:

— Тётя, Вы же позаботитесь о моём Бешире? Я вернусь в основном из-за Вас, но немного и из-за него.

В дверях гостиной Нихаль последний раз помахала тёте рукой и остановилась с удивлённым возгласом. Напротив стоял Бешир. Он тоже собирался поехать с ними, на нём была верхняя одежда, которая сидела очень свободно, как балахон, его высохшие бледные губы открывали в счастливой улыбке белые зубы, а улыбка в глазах воскрешала, пробуждала искру новой жизни.

— Невозможно! — сказала Нихаль. Бешир, лучезарно улыбаясь, впервые не подчинился Нихаль и, не говоря ни слова, взял её сумочку с силой человека, уверенного в том, что делает. Все настояния оказались бессильны против его упрямства.

Он окрикнул проезжавшую бричку и спустился по леснице особняка, не желая никого слушать.

Нихаль и Шайесте последовали за ним. На пароход они не успели. Нихаль не подумала об этом.

Только по стечению обстоятельств они не оказались на одном пароходе с Бехлюлем. В окружении носильщиков на пристани они долго ждали отправления следующего парохода. До тех пор, пока пароход не отчалил от пристани, что-то мешало Нихаль думать. Шайесте два-три раза хотела заставить Нихаль говорить, но она, подняв брови, молчала. Её мучала боль в затылке, пронзавшая мозг. Когда пароход тронулся, шум машины как будто пробудил её ото сна.

Она выпрямилась и огляделась. Рядом была Шайесте, которая смотрела на неё и ещё раз спросила:

— Почему Вы вдруг решили уехать? Пришло известие из особняка?

Нихаль сначала спокойно ответила:

— Нет, ничего нет.

Потом разозлилась, что её подвергают допросу. Невозможно было сделать шага, не столкнувшись с множеством вопросов. Все вмешивались в её дела. Ей захотелось уехать, она уезжает, дальше что? Почему они вмешивались во что-то обычное? Дома тоже все будут спрашивать. Прежде всего отец…

Ах! Ей нужно будет именно ему объяснить причину своего желания уехать. И она крикнула в лицо Шайесте: «Слышишь? Именно ему…»

Вдруг что-то застряло у неё в горле. Сначала она подумала, что заплачет, потом ком сжался у неё в горле и, не в силах заплакать, не добавляя ни слова, она откинула голову назад, закрыла глаза и захотела подумать, покачиваясь на волнах в такт с пароходом.

Да, почему она уехала? Для чего? Увидев эти две строчки, ей прежде всего пришла в голову идея уехать с острова и вернуться домой, после чего она не смогла найти время подумать о чём-то другом. Что теперь она будет делать? Когда этот вопрос возникал у неё в голове, она видела себя перед отцом. Смяв в ладони записку, она бросит её отцу в лицо и скажет:

— Так Вы скомкали, превратили в ветошь жизнь дочери; а теперь можете выбросить её из окна.

Значит, женщина, пришёдшая на смену её матери, жена отца, существо, которое медленно и с безжалостной решимостью одно за другим отняло у неё всё, наконец протянуло когти, чтобы забрать и последнюю надежду на счастье. Значит, её обманули? Значит, эта женитьба действительно была шуткой? Это была ужасная игра, подготовленная для её убийства!

Она видела Бехлюля у своих ног, слышала его дрожащий, умоляющий голос. На опушке леса, отворившего теплое любовное гнёздышко под зелёной луной, Бехлюль как будто говорил: «Я люблю тебя, маленькая Нихаль!» Но теперь, да, теперь, особенно с момента его отъезда утром, она