История евреев в Европе от начала их поселения до конца XVIII века. Том 4. Новое время (XVII-XVIII век): переходная эпоха до французской революции 1789 г. - Семен Маркович Дубнов

При всей своей добросовестности, он не мог дать ничего, кроме сведений о «еврейской церкви», с которой отождествляет еврейский народ: о «сектах» фарисеев, саддукеев, талмудистов и караимов, о законах и обычаях, о средневековых преследованиях. О близкой к нему эпохе Банаж не мог сообщить ничего, кроме вычитанного из книг, вроде басен о найденных в Америке потомках десяти колен израильских. От своих современников Банаж отличается большим беспристрастием. Сам выйдя из среды преследуемых, он преклонялся перед стойкостью народа, который, по его выражению, «подобно терновому кусту в видении Моисея горел, но не егорал». Однако ему недоставало тех личных наблюдений над еврейским бытом, которые имели его немецкие современники Вагензейль и Шудт. Несмотря на эти недостатки, книга Банажа в свое время много читалась (она была перепечатана с дополнениями в девяти томах в Гааге, 1716 — 1726). Вольтер ее хвалил, хотя мало чему от нее научился.

Поэт Моисей Хаим Луццато имел в Голландии своего подражателя в лице амстердамца Давида Франко-Мендеса (1713 — 1792). Он сочинил драму по образцу расиновской «Аталии» («Гемул Аталия», 1770), которая после вышеупомянутой драмы Луццато является вторым камнем в фундаменте новоеврейской изящной литературы. Франко-Мендес был первым из голландских сефардов, примкнувшим к основанному учениками Мендельсона «Обществу любителей еврейского языка». В конце жизни он состоял секретарем гефардского «Маамада» в Амстердаме и оставил в рукописи описание истории этой общины.

§ 41. Марраны в странах инквизиции

Трагедия марранов в Испании и Португалии продолжалась до второй половины XVIII века, когда подувший из Франции ветер свободомыслия начал гасить костры инквизиции. Обеим странам Пиренейского полуострова трудно было расстаться с «святым учреждением». Марранство застряло как заноза в организме христианского общества и возбуждало в нем постоянное раздражение. «В Испании и Португалии, — говорит один бежавший оттуда в Голландию марран (1666), — мужские и женские католические монастыри переполнены евреями (марранами). Многие каноники, инквизиторы, епископы происходят от евреев. Немало между ними таких, которые иудействуют в душе (in corde judaizant) и носят маску христианства лишь ради житейских благ, пока не одумаются и при первой возможности не убегут (за границу). В нашем городе (Амстердаме) и других местах находятся бывшие монахи-августинцы, францисканцы, иезуиты, доминиканцы, отрекшиеся от идолопоклонства (католического). В Испании имеются еще епископы и строгие монахи, чьи родители, братья или сестры переселились сюда (в Амстердам) или в другие города для того, чтобы открыто исповедовать иудейство».

Один случайно заброшенный в Испанию еврейский путешественник имел возможность наблюдать, как там тайно исполняются марранами иудейские обряды. Литовский выходец Арон Гордон из Вильны, изучавший медицину в Падуанском университете в конце XVII века, возвращался из Падуи морем на родину. Корабль, на котором он ехал, был унесен бурей к берегам Испании и там потерпел крушение. Путник попал в страну, куда еврею запрещалось ступить ногой, и поэтому он притворился христианином. К празднику Пасхи он забрел в какой-то город и, вспомнив, что у него нет мацы для питания в течение праздничной недели, пошел на рынок в надежде встретить там кого-либо из марранов, тайно соблюдающих Пасху. На рынке продавались овощи, и странник стал следить, не купит ли кто из тех сортов зелени, которые употребляются за пасхальным седером. Скоро он увидел карету, подъехавшую к одной из овощных лавок; из кареты вышел испанский гранд и поручил своему слуге купить ту горькую зелень (марор), которая полагается для пасхального стола. Странник последовал за возвращающейся каретой и увидел, что она остановилась у одного прекрасного дворца. Слуги пропустили его к своему господину. «Я еврей и предполагаю в вас также еврея, — сказал ему странник, — поэтому прошу вас приобщить меня к вашей пасхальной трапезе». После некоторого запирательства испанский гранд признался, что он из марранов, исповедующих иудейство, и заклинал гостя свято хранить эту тайну. В пасхальный вечер марран повел своего гостя в подвальное помещение дома, совершенно незаметное с улицы. Там оказалась великолепно убранная комната со столом, приготовленным для седера. Хозяин сидел за трапезой только с женой и старшим сыном: от младших детей еще скрывали тайну, которую они не могли бы хранить.

Христианское общество и церковь испытывали боль от этой колючей занозы в своем организме, от язвы скрытого иудейства, но вместо того, чтобы прибегнуть к удалению инородного тела, они продолжали старое лечение огнем инквизиции. Вместо того чтобы разрешить марранам либо открыто вернуться к религии предков, либо выселиться в другие страны, светские и духовные власти шпионили за ними, томили подозрительных лиц в темницах, а неисправимых жгли на кострах. Таким путем духовенство надеялось очистить церковь от ересей и вместе с тем сохранить ее бенефицию — право на конфискованное имущество осужденных марранов. С другой стороны, деморализованный зрелищами аутодафе народ не хотел отказаться от них. Эти «акты веры» на площадях, где сжигали еретиков и иудействующих, уже давно стали частью национального культа испанцев. Правительство приурочивало самые крупные аутодафе к торжественным моментам, вроде браков или рождений в королевской семье, и превращало их таким образом в народные праздники.

Один из таких «национальных праздников», самый грандиозный и кровавый, состоялся в Мадриде в 1680 году. Молодой испанский король Карл II решил ознаменовать большим аутодафе свой брак с французской принцессой Марией-Луизой Орлеанской, племянницей Людовика XIV. По распоряжению великого инквизитора в Мадрид были привезены осужденные еретики из инквизиционных тюрем Толедо и других городов, в числе 86 человек, между которыми было около 50 иудействующих марранов. За месяц до торжества герольды возвестили на улицах столицы, чтобы народ в назначенный день собрался на главной городской площади, где произойдет казнь еретиков. Целый месяц на этой площади воздвигались эстрады, павильоны и амфитеатр для королевской семьи, грандов и толпы зрителей. Утром 30 июня из дворца инквизиции двинулась торжественная процессия. Среди густых рядов народа, кричавшего «Viva la fe!» («Да здравствует вера!»), шли к месту казни осужденные. Они шли босиком, в «рубахах покаяния» (санбенито) и бумажных колпаках, разрисованных красными фигурами дьяволов, с зажженными свечами в руках, в сопровождении многочисленных священников, монахов разных орденов, «фамилиаров» инквизиции, носивших кресты и флаги со знаменем «Зеленого креста» в центре. Тут же несли портреты бежавших еретиков, осужденных на сожжение in effigie, и гробы с костями умерших без покаяния «преступников».

Когда процессия подошла к площади, там уже ждали ее король, королева, придворные чины, знатные дамы и сановники всех рангов. Среди восторженных кликов толпы, осужденных подвели к костру, расположенному недалеко от королевской ложи. Вдруг раздался умоляющий голос одной из осужденных, 17-летней красивой марранки Франциски Негуэйра: «Смилуйтесь,