История евреев в Европе от начала их поселения до конца XVIII века. Том 4. Новое время (XVII-XVIII век): переходная эпоха до французской революции 1789 г. - Семен Маркович Дубнов

королева! Могу ли я отказаться от религии, которую я всосала с молоком матери?» Юная королева украдкой отерла слезу: мягкосердечность была неуместна среди сонма палачей. Великий инквизитор Сарменто приблизился к королю с крестом и Евангелием в руках и предложил ему присягнуть в том, что он, как истинно христианский царь, будет беспощадно истреблять врагов церкви и поддерживать святую инквизицию. Король присягнул, за ним громко повторяли клятву сановники, рыцари, представители муниципалитета, а в ответ гремел клич «аминь!» из рядов народа. После прочтения обвинительного акта с длинным перечнем присужденных к различным наказаниям началась самая казнь. Королю поднесли факел, которым он собственноручно зажег костер. «Решимость, с которой евреи пошли на смерть, — рассказывает одна из придворных дам, француженка д’Ольней, — возбудила всеобщее удивление: одни сами бросались в огонь, другие дали себе сперва жечь руки, потом ноги и переносили все с такой стойкостью, которая поразила даже короля и заставила его пожалеть, что такие непоколебимые души не хотят проникнуться светом истинной веры». Король и свита присутствовали до конца казни, закончившейся поздно вечером. Из марранов были сожжены тут же 18 человек, а прочие были отведены обратно в тюрьму. Две французские придворные дамы в Мадриде, мадам д’Ольней и маркиза де Виллар, свидетельствуют в своих мемуарах, что у них не хватило сил присутствовать до конца при зрелище казни. «Это была, — пишет маркиза Виллар, — ужасная картина. Не поддаются описанию жестокости, совершенные при казни этих несчастных. От обязательного присутствия на этом суде можно было освободиться только удостоверением от врача о серьезной болезни, ибо иначе можно было прослыть еретиком. Находили даже очень дурным и то, что я не выражала восторга по поводу всего происшедшего».

С утверждением династии французских Бурбонов в Испании (Филипп V, 1701 — 1746) появились надежды на ослабление власти клерикалов. Марраны думали, что инквизиция не станет следить за ними так зорко, как прежде, и тайно иудействующие перестали соблюдать ту осторожность, к которой они были приучены раньше. Это их и погубило. С 1720 года инквизиция усилила свою деятельность так, что в течение одного десятилетия устроила в разных городах Испании около ста аутодафе. Это было вызвано тем, что в Мадриде удалось открыть тайную синагогу, где в течение ряда лет молились 20 семейств с раввином во главе. Пойманные были сожжены, а затем начались розыски по всей стране. Заработали инквизиционные трибуналы в Кордове, Севилье, Гранаде, Толедо и других городах, принося ежегодно сотни жертв католическому Молоху. После этого пароксизма религиозной ярости, вызвавшего усиленное бегство марранов из Испании, чудовище несколько успокоилось: в списках жертв аутодафе стали реже фигурировать еврейские имена. Во второй половине XVIII века «еврейская опасность» могла казаться ничтожной в сравнении с французской — свободомыслием, исходившим из кругов энциклопедистов. Французская умственная, а затем политическая революция заставила инквизиторов усилить свою деятельность, но скоро им пришлось убедиться, что их средневековый аппарат бессилен против нового духа времени. Агония издыхающего чудовища инквизиции длилась в Испании до 1820 года.

В Португалии марранский вопрос был гораздо сложнее, чем в Испании, ввиду создавших его там исторических условий. Иудействующие составляли здесь большинство всей марранской массы; из их рядов шла та эмиграция, которая создавала колонии «португезов» в Голландии, Франции и Англии. Эта непрерывная эмиграция, содействовавшая расцвету голландской промышленности, заставила португальских правителей призадуматься. В начале царствования Педро II (1667 — 1705) в придворных кругах много говорили о том, что деятельность инквизиции разоряет страну, ибо заставляет состоятельных людей спасаться бегством и увозить свои капиталы в Голландию, которая все более вытесняет Португалию из мирового рынка. Правительству было сообщено, что богатые марраны готовы покрыть издержки государства по завоеванию Индии, если инквизиция прекратит свои преследования. В то же время марраны открыли кампанию в Риме. Их делегат Франциск де Азеведо подал папской курии жалобу на террор инквизиции, причем словесные доводы были, вероятно, подкреплены более веским вещественным доводом, против которого кардиналы не могли устоять. В октябре 1674 г. папа Климент X ограничил права инквизиционных трибуналов в Португалии: они могут выносить приговоры по делам новохристиан только по соглашению с римской курией, куда осужденные вправе апеллировать. Когда папский нунций в Лиссабоне объявил об этом супреме инквизиции, духовенство заволновалось. Подстрекаемая им толпа демонстрировала на улицах Лиссабона криками: «Смерть иудеям и изменникам!» Когда через два года (1676) новый Папа Иннокентий XI подтвердил распоряжения своего предшественника, инквизиторы отказались подчиниться им, и Рим должен был уступить, отказавшись от контроля над приговорами трибуналов. Инквизиция могла опять свободно действовать.

Возобновление своей деятельности инквизиция ознаменовала целой гекатомбой (1682). На площади перед королевским дворцом в Лиссабоне были сожжены за верность иудаизму купцы Гаспар Лопес, Перейра и Антонио д’Агиляр, адвокат Генрикес да Фонсека и сын аптекаря Педро Сирано; последнего сожгли вместе с трупом его юной сестры, умершей в тюрьме. Другие были осуждены на ссылку в Бразилию или на вечное заточение. В первой половине XVIII века инквизиционные костры еще дымились в Лиссабоне, Коимбре и Эворе. На одном из этих костров испустил дух известный драматург Антонио Хосе (Jose) да Сильва. Он родился в 1705 г. в португальской Бразилии в образованной марранской семье, исповедовавшей тайно иудейство. Отец его, видный адвокат в Рио-де-Жанейро, строго хранил тайну своей семьи, но мать, горячая еврейка Лауренс, была менее осторожна и навлекла на себя подозрение инквизиции. В 1713 году ее арестовали и увезли в Лиссабон. Муж и дети последовали за ней. В Лиссабоне Лауренс много лет держали в тюрьме и оставшиеся на свободе члены семьи должны были соблюдать сугубую осторожность, чтобы их не постигла та же участь. Молодой Сильва учился в португальской школе, прошел курс канонического права в университете Коимбра и вместе с отцом занялся адвокатурой. В 1726 г. он был арестован инквизицией и допрошен под пыткой относительно своих религиозных убеждений; он выдержал пытку и не сознался в страшном преступлении иудаизирования. Его выпустили на свободу. Скоро Антонио Сильва дождался освобождения своей матери и женился на марранке, которую раньше также преследовала инквизиция. Он стал писать на португальском языке драмы, или «оперы», которые печатались и ставились на сцене в лиссабонском театре. Сатирические «оперы» смешили публику и доставляли автору аплодисменты, но нашлись и люди, которые усмотрели в пьесах еврейский дух и называли их «иудейскими операми». Однажды, когда Антонио сидел в кругу своей семьи и забавлялся со своими маленькими детьми, в его дом вошли «фамилиары» инквизиции и увели его вместе с беременной женой в тюрьму (1737). Оказалось, что на него донесла из мести