Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

class="p">Короче, поле боя осталось за Максимилианом, однако он положил в сражении на семьсот или восемьсот чело­век больше, чем мы.

Теруан остался французским, а эрцгерцог вернулся во Фландрию, одержав одну из самых бесплодных побед, когда-либо одержанных военачальником.

Поражение вбитве шпор ровным счетом ничего не значило в глазах Людовика XI: его коммерция шла пре­красно; это была крупная коммерция — торговля людьми, торговля городами. Он покупал англичан, чтобы они вели себя спокойно, и швейцарцев, чтобы они не сидели на месте.

Но это еще не все: он стал гражданином Берна.

С этого времени он мог позволить себе во Франш- Конте и в Люксембурге все что угодно: как можно было выступать против одного из своих сограждан? С этого же самого времени ему стало принадлежать герцогство Бур­гундское. Он посетил Дижон и, увидев, что там недостает парламента, даровал его городу. То, что в Провансе счита­лось бедой — Прованс, согласно поговорке, имел три беды: Дюрансу, мистраль и парламент, — так вот, то, что в Провансе считалось бедой, для Бургундии было удачей.

Король поклялся святым Венигном, небесным покро­вителем Дижона, сохранять вольности города, и самые строптивые из горожан покорились ему.

Оставалась брюзжащая знать; однако король познако­мил ее с теми красивыми экю с изображением солнца, какие он чеканил для англичан и какими платил пенсион Гастингсу — знаменитому шекспировскому Гастингсу; затем, чтобы полностью подкупить эту сварливую знать, он взял себе в любовницы вдову дворянина.

В Лионе у него в свое время были две любовницы- купчихи.

Людовик XI умел ориентироваться в обстановке.

Впрочем, эта новая любовница оказалась чисто плато­нической страстью, поскольку к этому времени, то есть к концу 1480 года, бедный король сильно сдал: вожде­ленное завоевание Бургундии, которое еще не было завершено полностью, страшно утомило его вследствие невероятной страсти, с какой он ему отдавался.

«В моем воображении нет иного рая, кроме этого, — писал он, — и я испытываю страстное желание погово­рить с Вами, чтобы обрести в этом разговоре лекарство, какого ни один исповедник не мог бы дать мне для спасения моей души!»

Тем не менее король вовсе не был стар годами: ему исполнилось лишь пятьдесят семь лет; однако он был уже дряхл. Этот человеческий организм, самой тонкой части которого, мозгу, пришлось столько поработать, начал ослабевать, и, тем не менее, среди всего своего окружения король всегда оставался самым молодым и самым сильным или же всегда выглядел таковым, будучи самым энергичным.

Затем его рука, которой с таким трудом удалось уста­новить мир во Франции, стала тянуться поверх Юрских гор в Швейцарию, поверх Альп в Италию, поверх Пире­неев в Испанию.

Мы уже видели, как с помощью швейцарцев он оказал поддержку Рене и, благодаря им, восстановил его на троне Лотарингии.

После убийства Джулиано Медичи, в котором Пацци были всего лишь агентами Сикста IV, папа угрожал Фло­ренции послать против нее армию: Флоренция совер­шила преступление, избавив от гибели молодого Лоренцо. Король не желал, чтобы трогали его банкиров, тех, кто поручился за его платежеспособность после заключения мира в Пикиньи и имел в верхней части своего герба лазоревый шар с тремя геральдическими лилиями фран­цузского королевского дома. Он вооружил Милан и направил Коммина передать флорентийцам, чтобы они сохраняли спокойствие и что если папа хоть что-нибудь предпримет против них, то конклав низложит его.

Папа не посмел даже шевельнуться.

Хуан II, король Арагона, изо всех сил вцепился в Рус­сильон, но Людовик XI стал так больно ударять его по пальцам то головкой эфеса, то клинком плашмя, а то и лезвием своего небольшого меча, тонкого и длинного, словно жало гадюки, что вынудил его выпустить из рук добычу.

Людовик XI почти владел Наваррой, чьим королем был внук того самого Хуана, которого с таким трудом удалось заставить выпустить из рук Руссильон; юный государь был еще совсем ребенком, и Людовик XI самым естественным образом держал его в своей власти через посредство его матери Мадлен Французской.

Этот добрый король был защитником сирот, и из этих сирот, которых он воспитывал во Франции, чтобы иметь их под рукой и сохранять власть над их тронами, он составил двор дофина, по-прежнему обещая женить его на дочери Эдуарда IV, которая была на четыре года старше своего жениха.

Он заставил короля Рене уступить ему Анжу и Про­ванс.

Мы уже сказали, каким образом он защищал Лоренцо Медичи во Флоренции.

Он лишился сестры — все шло ему на пользу! — той славной герцогини Савойской, что всегда была готова воевать против него и оказывать герцогу Бургундскому помощь своими солдатами и деньгами. Итак, он лишился сестры и усердно благодарил за это Господа. Он изгнал дядей юного герцога, объявил себя его опекуном и под тем же предлогом, под каким им были захвачены Перонна и Сен-Кантен, захватил Монмельян.

Затем, из опасения, как бы с дорогим ребенком не случилось чего-нибудь плохого, он стал воспитывать его подле себя, как и внука Хуана Арагонского.

Погибший герцог Адольф Гельдернский оставил после себя сына, бедного ребенка, у которого отняли его вла­дения; Людовик XI обладал слишком высокой нравствен­ностью, чтобы оставлять Нимвеген в руках Марии Бур­гундской, дочери грабителя. Нимвеген взбунтовался, изгнал бургундцев и отдал регентство в руки тетки юного герцога.

Оставалась Англия. Эдуард, старый в свои сорок лет, мог в любую минуту умереть от несварения желудка: он все свое время проводил за столом! Вдова осталась бы с регентом, да еще с каким регентом, помилуй Бог! — Гло­стером, будущим Ричардом III!

Как же бороться с ужасным горбуном, если не при помощи союза с королем Франции? И королева Англии, которая уже видела себя вдовствующей королевой, изо всех сил обхаживала Людовика XI.

Оставалась еще Бретань, всегда враждебная, всегда английская; но, с тех пор как умер герцог Гиенский, Бре­тань во многом лишилась своей силы. Король давил на нее с упрямством, которое было сильнее ее собственного национального упрямства; сегодня он отнимал у нее город, а на следующий день — человека. По части людей он забрал у нее Танги дю Шателя, Пьера де Рогана, Ги де Лаваля; по части городов — Ла-Рошель и Алансон.

Тем временем король Рене рисовал миниатюры, сим­волически изображая себя в виде старого, лишенного листьев ствола, имеющего лишь один побег. И этот побег опять-таки был одним из детей, которых опекал Людо­вик XI.

Наконец, Людовик XI унаследовал Мен. Даже смерть становилась его союзником!

И всего этого старый король добился один или при помощи людей низкого звания; он один плел свою огромную паутину, и,