Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

которая станет при своем племян­нике наместницей Фландрии.

Что ж, отлично! Маргарита Австрийская — вот жен­щина, прекрасно подходящая дофину Франции.

Фламандцы предложили ее Людовику XI вместе со всеми французскими провинциями, к которым они, будучи храбрыми и благородными фламандцами, питали отвращение.

Они навсегда отдавали Артуа и Бургундию, причиня­вшие им столько волнений. Это было больше, чем осме­лился бы потребовать Людовик XI.

Его добрые друзья, его кумовья Рим и Коппеноль при­ехали навестить его в Плесси.

Они пришли в сильное изумление, увидев, какой дво­рец выбрал себе могущественный король. Их провели в небольшую комнатку с зарешеченными окнами, тол­стыми дверями и массивными запорами.

Заядлый охотник, король все время пребывал теперь в этом дворце и, не в силах более охотиться на оленей, косулей и вепрей, имел при себе целую стаю маленьких собачек, с которыми он бегал из комнаты в комнату, охо­тясь на крыс и мышей.

Он был до того худ и бледен, что не хотел показы­ваться на людях; фламандских посланцев он принял в той самой плохо освещенной комнате, держась подальше от солнечных лучей и облаченный в теплый халат на меховой подкладке: у него все время мерзла та половина тела, что была уже на три четверти мертва; запинаясь, ибо язык плохо повиновался ему, он рассказал гостям, как сердит его, что у нет возможности ни встать само­стоятельно, ни раздеться.

Затем он велел принести ему Евангелие и поклялся на нем левой рукой.

— Простите меня, дорогие мои кумовья, — сказал он, — за то, что я клянусь этой рукой: правая рука у меня слабовата.

Она была почти так же парализована, как и рука у Ричарда III.

Однако он тотчас передумал.

Ему пришла в голову мысль, что клятва, принесенная левой рукой, может быть однажды признана недействи­тельной.

Он снова велел принести ему Евангелие и, не в силах коснуться его правой ладонью, опустил на него правый локоть.

Задуманный брак дофина и Маргариты Австрийской разрушал замысел его брака с английской принцессой, но Эдуард стал настолько толстым и прожорливым, что его уже можно было не бояться.

В тот день, когда до него дошла весть о расторжении помолвки, что представлялось ему невозможным, он выпил и съел больше, чем обычно, причем до такой сте­пени, что это стало причиной его смерти.

Узнав об этой смерти, Людовик XI еще раз испытал радость.

Теперь Франция обладала своей естественной оградой: Пикардией, Бургундией, Провансом, Анжу, Меном и Руссильоном.

А коль скоро у нее были границы, у нее был и центр, ее столица.

И всем этим французы обязаны его мрачному гению, изворотливому и насмешливому.

Ему хотелось жить еще, но вовсе не ради себя самого, а чтобы упорядочить пошлины, меры и веса.

— Если бы Господь дал мне еще полгода жизни, — сказал он Коммину, — в королевстве были бы единые пошлины, меры и веса ... А кроме того, — добавил он притворно отеческим тоном, — мне хотелось бы облег­чить тяготы народа, ведь я взвалил на его плечи чересчур много налогов и тем самым сильно отяготил свою душу.

Но ведь он, этот добрый горожанин Берна, этот добрый горожанин Парижа, не был в этом виноват: ему прихо­дилось платить стольким королям и выплачивать пен­сионы столько принцам!

Однако в то время, когда он разговоривал об этом с Коммином, у него уже не было шансов протянуть еще полгода; он был тяжело болен, и о его последних днях рассказывали всякого рода небылицы, одна нелепее дру­гой.

Кто-то уверял, будто его все время тянуло в сон, и, чтобы не давать себе спать, он держал за стенными ков­рами пастухов, которые, не видя его, весь день играли ему на волынке.

Это лечебное средство было, по крайней мере, безо­бидным; но вовсе не так обстояло с теми лекарствами, какими он пользовался позднее.

Говорили, что, желая придать сил своей истощенной от старости крови, он пил детскую кровь.

За всеми этими нелепыми россказнями стояло то, что он никак не мог решиться умереть.

Он велел прислать ему из Неаполя доброго свя­того человека, Франциска Паоланского, надеясь, что этот благочестивый отшельник, почитавшийся свя­тым еще при жизни, соблаговолит помолиться за него и что Господь в ответ на просьбу своего верного служителя дарует ему, королю, продление жизни.

Но молитвы святого не оказали почти никакого дей­ствия.

И тогда королю пришла в голову мысль — подобные мысли всегда приходили в голову именно ему — послать в Реймс за Святой стеклянницей и во второй раз совер­шить миропомазание.

Настоятель аббатства святого Ремигия отказался дать ему священный сосуд; однако Людовик XI написал папе, прибегнув к помощи его племянника, подкупленного им, — король подкупил бы и дьявола, если бы дьявол удовольствовался деньгами! — так вот, повторяем, он написал папе, прибегнув к помощи его племянника, и настоятель аббатства святого Ремигия получил приказ передать королю Святую стеклянницу.

Но, вероятно, было уже слишком поздно для того, чтобы это средство оказалось действенным. Король почувствовал, что он скоро умрет.

— Когда этот миг настанет, предупредите меня, — попросил король, — только осторожно.

Однажды Куатье приблизился к его постели и без вся­ких церемоний сказал ему:

— Это произойдет сегодня вечером.

Это было 24 августа 1483 года, накануне именин короля.

Он умер, вознося молитву Богородице Амбрёнской.

Людовик XI не хотел, чтобы его хоронили в Сен-Дени; он и в самом деле был так мало похож на своих предков, что, вполне возможно, они могли не признать его, а если бы и признали, то не пожелали бы находиться в его обществе.

Он попросил, чтобы его похоронили в церкви Богома­тери Клерийской, и распорядился, чтобы на надгробном памятнике его изваяли в виде молодого человека в охот­ничьем наряде, с собакой и охотничьим рогом.

Ошибочное и жесткое изречение, которое мы приво­дим без всяких толкований, подводит итог царствованию Людовика XI.

Это изречение принадлежит историку Коммину:

«Кому успех, тому и слава!»

Жанна д’Арк

1429 -1431