Жестокая одержимость - С. Массери

что он не является плодом моего воображения. Я опускаюсь на кровать и глубоко вдыхаю этот аромат, не желая выдыхать, однако в этот момент звонит мой отец.

Сначала я подумываю отправить его на голосовую почту, но в последний раз, когда я так поступил, он заявился на мою игру.

Он. На игру.

Я не видел его на трибунах уже много лет, не говоря уже о том, чтобы после игры он снизошел до разговора со мной. Вероятно, мотивом его присутствия было желание исправить мою подмоченную репутацию, ведь не может же сын столь почитаемого сенатора позволить себе быть столь кровожадным хоккеистом.

Следующая игра у нас будет домашней, поэтому я не хочу рисковать, тренер Роук успел напомнить мне о значительном влиянии моего отца, власть которого простирается далеко за пределы Нью-Йорка, хотя на самом деле я не знаю места, где бы она не действовала.

– Привет, папа.

– Грейсон, – приветствует он меня как-то по-деловому, несмотря на то, что сейчас девять часов вечера. – Как прошла тренировка?

– Отлично, – отвечаю я, несмотря на то, что был отвлечен.

– Правда? Потому что сегодня вечером мне позвонили и сообщили, что моего сына чуть ли не избили прямо на льду.

Ах, вот оно что. Что ж, Эрику действительно стоит держать язык за зубами, особенно когда дело касается Вайолет. Он произнес спонтанный комментарий в ее адрес, и я вышел из себя, но ни за что не признаюсь в этом своему отцу.

– Если у тебя возникли проблемы с командой, ты должен разобраться с ними до выходных.

– Мы уже все уладили, – лгу я.

И в отличие от Вайолет, я действительно умею лгать, но смогу ли делать это достаточно убедительно, чтобы ввести в заблуждение собственного отца при личной встрече? Наверное, нет. Но телефон служит своего рода барьером, с помощью которого ложь дается мне намного легче. Ведь то, чего мой отец не знает, не причиняет ему никакого вреда.

– Эта девчонка Рис оставила тебя в покое?

От этого вопроса я вздрагиваю, чуть ли не роняя телефон.

– Что?

– Раньше я не видел никаких плюсов в хоккее, – продолжает он. – Но сейчас несколько спонсоров внимательно следят за твоей игрой. В апреле мы планируем присутствовать на заключительном матче Национального чемпионата, поэтому желательно, чтобы ваша команда обеспечила себе место в финале. Роук уже упоминал о том, что некоторые рекрутеры следят за вашей игрой?

Я чувствую себя потрясенным из-за того, что слышу из его уст слова о Вайолет, спонсорах и рекрутерах.

– Да, он говорил. Несколько представителей других команд штата подходили поговорить со мной и тренером после очередной игры.

– Отлично, – хмыкает он.

– Почему ты спросил о Вайолет?

По возникшему молчанию я понимаю, что что-то случилось. Мой желудок будто скручивается, и я резко встаю с кровати.

Вайолет, спонсоры, рекрутеры?

– Папа, что ты сделал?

– Я не хочу говорить об этом, – снова хмыкает он. – Сын, я искренне надеюсь, что ты полностью сосредоточен на игре за университетскую команду Краун-Пойнт. Ведь если ты не будешь готов к дальнейшему продвижению, реальность жестоко тебя накажет.

– Я готов.

Отличное сравнение.

– Тогда докажи это, сосредоточившись на главном, – отец снова ненадолго замолкает. – На хоккее и своих оценках, – добавляет он.

Нутром я чувствую, что он что-то сделал, но не собирается в этом признаваться.

– О, и Грейсон, – говорит он в тот момент, когда я уже собираюсь положить трубку. – На следующей неделе ты приедешь домой на весенние каникулы. Мы устроим праздник, – его голос звучит слишком самодовольно. – Я пришлю за тобой машину.

Машина, в которой мне предстоит совершить двухчасовую поездку в Роуз-Хилл, может стать местом, где, возможно, кроме водителя, довольно неловкой тишины или фоновой музыки, меня ничто не потревожит. Иногда водители ставят свою дерьмовую музыку, а мои наушники случайно оказываются забытыми в багажнике.

Я киваю и обдумываю, как можно избежать этой поездки. Мне не обязательно ехать на каникулы домой, ведь я живу в общежитии, которое, в отличие от других, не закрывается в конце семестра. Вообще, в студенческом городке и на территории кампуса не так уж много жилья, но готов поспорить, что на недельные каникулы большинство студентов останутся здесь.

– Звучит здорово, – соглашаюсь я, главным образом для того, чтобы не начинать с ним спорить.

А еще мой взгляд внезапно скользит по книжному шкафу, и я обнаруживаю, что среди аккуратно расставленных книг, чьи корешки смотрят в мою сторону, появился пробел.

Мое сердце замирает.

– Мне нужно идти, – выдавливаю я. – Делать домашнее задание.

– Разумеется, – связь обрывается прежде, чем я успеваю повесить трубку.

Есть один навык, в котором отец преуспел более всего, – оставлять последнее слово за собой.

Но мне на это совершенно наплевать.

Поднимаясь, я подхожу к полкам и осторожно провожу пальцем по корешкам изданий. Я лично складывал их в эти стопки, но одна из книг в центре наклонилась, опираясь на свою соседку и прикрывая недостающий фрагмент. В моей комнате есть лишь один предмет, украв который недоброжелатель может на что-то рассчитывать.

При воспоминании об аромате Вайолет меня пробирает тошнота. Я мгновенно осознал, что Вайолет побывала здесь во время моего отсутствия, однако не уделил должного внимания осмотру комнаты, отвлекшись на телефонный разговор. Но теперь я полностью сосредоточен и знаю, что Вайолет приходила сюда только для того, чтобы украсть последний предмет, напоминающий мне о моей матери.

После того как моя мать бросила нас, отец полностью исключил ее из нашей жизни, а спустя год она скончалась в полном одиночестве в больничной палате. Она не желала сообщать ему о раке, и мне так и не удалось с ней попрощаться. Мы получили известие о ее смерти от родственников лишь спустя неделю.

К сожалению, мы не присутствовали на ее скромных похоронах на Лонг-Айленде, и родственники по материнской линии ограничились тем, что развеяли ее прах над водами Атлантического океана с борта небольшой лодки. Мой отец, в свою очередь, быстро выбросил из нашего дома все вещи, которые могли бы напомнить о ней. Он снял со стен все общие фотографии, а ее личные вещи, включая одежду и украшения, были либо отданы, либо выброшены. Без этих вещей иногда мне казалось, что ее вообще никогда не было в нашей жизни. Она просто исчезла. Так что фотографии в том альбоме – это последние частички, которые напоминают мне о ней. Я опасаюсь, что без них забуду лицо матери, ведь ее голос уже становится далеким воспоминанием. Я четко помню лишь ее улыбку и наигранно-серьезное выражение лица, которое появлялось, когда она ловила меня