Гостья - Стефани Майер

Правая оказалась быстрее. И вела ею не я.

Кулак Мелани с глухим хлопком врезался Джареду в челюсть, иего лицо отлетело от меня: плоть против плоти, яростная и свирепая. Силы ударахватило лишь на то, чтобы слегка его оттолкнуть, но едва наши губы разомкнулись,как он отпрянул от меня, и ужас на моем лице отразился в его глазах.

Я уставилась на сжатый кулак — брезгливо, как на скорпиона,вдруг выросшего из моего предплечья. Из горла вырвался вздох отвращения. Яобхватила запястье левой рукой, отчаянно стремясь не допустить, чтобы Меланииспользовала мое тело для насилия.

Джаред, не отрываясь, смотрел на кулак, который яудерживала, и ужас на его лице постепенно сменялся удивлением. В ту секунду унего было совершенно беззащитное выражение. Я легко читала мысли, пробегающиепо его обескураженному лицу. Такого он не ждал. А ожидания у него имелись, этобыло яснее ясного. Он устроил мне проверку, испытание, которое четко просчитали в результатах которого был заранее уверен. Но его ждал сюрприз.

И все таки прошла я испытание или провалила?

Боль в груди не стала для меня сюрпризом. Я уже успелапонять, что «разбитое сердце» — больше, чем метафора.

В ситуации «дерись или беги» передо мной никогда не стоялвыбор; я всегда убегала. Между мной и спасительной темнотой выхода из туннелянаходился Джаред — пришлось юркнуть в заставленную коробками нору.

Коробки захрустели и затрещали, вдавленные в пол моим весом.Я пробралась в невозможное пространство, протиснулась между тяжелых ящиков,проламываясь сквозь остальные. Пальцы Джареда царапнули мне ногу — он попыталсяухватить меня за лодыжку. Я лягнула здоровенную коробку, которая упала междунами. Джаред замычал, и к горлу подступило удушливое отчаяние. Мне не хотелосьснова причинять ему боль; я не собиралась его бить, я просто хотела скрыться.

Карабкаться дальше было некуда. Вместо звука разрываемыхкоробок до меня донесся звук моих же рыданий. Я услышала прерывистые, рвущиесяиз груди всхлипы, и мне показалось, что меня растоптали, изваляли в грязи,унизили. Я была в ужасе от себя, от насилия, которому поддалась — вольно илиневольно. Впрочем, рыдала я не из за этого. Слезы лились из за того, что этооказалась проверка, а я то дура, дура влюбчивая, размечталась…

Внутри Мелани корчилась в страданиях; непросто было отделитьее боль от моей. Я смертельно обиделась, потому что поцелуй Джареда оказалсяненастоящим; она — потому что ей он показался вполне искренним. Прошло немаловремени с тех пор, как рухнул ее мир, но, несмотря на бесконечную череду пережитыхею потерь, она впервые почувствовала себя преданной. Да, ее отец привел Ищеек кдетям, но Мелани знала, что это не он. Она ощутила грусть, но не предательство.Ее отец погиб. А вот Джаред… Джаред был жив.

«Никто тебя не предавал, дурочка», — пожурила ее я. Мнехотелось, чтобы ее боль улеглась. Двойные страдания — слишком тяжелый груз, мнеи моих достаточно.

«Как он мог? Как?» — выла Мелани, не обращая на менявнимания. Мы не могли сдержать рыдания.

Мы обе находились на грани истерики, и тут прозвучало одноединственное слово… У входа в нору низкий, хриплый голос Джареда как то подетски спросил:

— Мел?

— Мел? — повторил Джаред, и надежда, которую он так хотелскрыть, окрасила его голос.

Меня душили слезы — я еще не оправилась от потрясения.

— Это же ради тебя, Мел. Ты же знаешь. Не ради этой твари.Ты же знаешь, я целовал не ее.

Всхлипы перешли в рыдания. Почему у меня не получаетсязаткнуться? Я попробовала задержать дыхание.

— Если ты там, Мел… — Он замолчал.

Мелани ненавидела это «если». Наружу вырвался всхлип, ясловно хватала ртом воздух.

— Я люблю тебя, Мел, — сказал Джаред. — Даже если тебя тамнет, даже если ты меня не слышишь. Я тебя люблю.

Я сдержала дыхание, до крови закусив губу. Физическая больнесколько отвлекала.

Снаружи стало тихо. Я наконец взяла себя в руки и тожестихла, внимательно прислушалась, сосредоточилась на том, что могла услышать. Яне думала ни о чем, не издавала ни звука.

Тело мое изогнулось в чудовищной, невообразимой позе: головав самом низу, правая щека прижата к шершавому каменному полу, плечи вдавлены вкрай коробки, правое — чуть выше. Ноги торчат под разными углами, правая икрауперлась в потолок. Борьба с коробками не прошла даром: по всему телурасплывались синяки. Придется объяснять Иену и Джейми, что я сама себяразукрасила. А как им объяснишь? Признаться, что Джаред поцеловал меня радиэксперимента: подопытному кролику всадили заряд тока и наблюдают за ним?!

И сколько еще мне вот так здесь торчать? Шуметь не хотелось,но спина, казалось, вот вот не выдержит и сломается. С каждой секундой больстановилась невыносимее. Чем дольше, тем сложнее было ее терпеть. К горлуподкатывал стон.

Мелани было нечего мне сказать. Ярость и облегчение — вотчто она чувствовала. Джаред разговаривал с ней! Он поверил в то, что онасуществует, сказал ей, что любит ее. Но поцеловал то он меня. Мелани пыталасьсебя убедить, что переживать не стоит, что на то имелись свои причины, и насамом деле этот поцелуй был вовсе не тем, чем казался. Ее попытки особымуспехом не увенчались. Ее внутренний монолог предназначался не мне: она нежелала со мной разговаривать и в прямом смысле от меня отгородилась.

Я ощутила непривычную злость. Не такую, как в начале, когдая боялась Мелани и мечтала, чтобы ее удалили из моего сознания. Нет, я тожечувствовала, что меня предали. Как она могла винить меня в случившемся? Это жеглупо! Нет моей вины в том, что я влюбилась в воспоминания, которыми Мелани жеменя и пичкала, что пошла на поводу у этого необузданного тела? Я переживала заМе лани, а вот ей было на меня наплевать. Более того, она злорадствовала. Людизлы.

В тишине у меня по щекам струились слезы, но куда спокойнее,чем раньше. Враждебность Мелани вскипала в моем сознании.

Внезапная невыносимая боль в согнутой, покрытой синякамиспине стала последней каплей, переполнившей чашу терпения.

— М м, — прокряхтела я и оперлась о камень и картон, пытаясьразогнуться.

Плевать на шум, нужно отсюда выбираться поскорее. Япоклялась себе, что больше никогда не пересеку порог этой проклятой дыры, лучшеумру. В буквальном смысле.

Выбраться наружу оказалось гораздо сложнее, чем залезтьвнутрь. Я крутилась и вертелась, пока не изогнулась, будто скрученный калач, изаплакала, как ребенок, испугавшись, что застряла здесь навсегда.