Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

и блед­ным цветом лица она, при всей своей простоте, казалась царицей всех девушек деревни.

Каждый из собеседников, которых мы вывели на сцену, наблюдал за тем, как приближается девушка, со своим особым выражением лица: папаша Дюран глядел на нее с той насмешливой улыбкой, что так характерна для наших крестьян; Жак — с нетерпением человека, кото­рый хотел бы рассердиться, но не смог найти повод; мать — с тем молчаливым и нацеленным на защиту сво­его ребенка страхом, которым Бог наделил даже самок животных; двое старших братьев — с беспечностью; сестра — с веселостью, свидетельствовавшей о том, что она не усмотрела ничего серьезного в только что произо­шедшей маленькой ссоре; и, наконец, Пьер — с уваже­нием, вызванным не только тем, что она была его стар­шей сестрой, но и тем, что он принимал ее за святую. Что же касается девушки, то она все ближе подходила к своим родным, но ее отстраненный взгляд, хотя он и был направлен на любимых ею людей, явно указывал на то, что движения ее были чисто машинальными и что, пре­доставив заботу направлять ее путь телесному взору, глаза ее души смотрели совсем в иную сторону.

— Рад видеть тебя, племянница Жанна, — промолвил папаша Дюран. — Мы все тут пребываем в затруднении, желая узнать, кто этот рыцарь, а вот твой брат Пьер утверждает, что если бы ты захотела, то могла бы нам это сказать.

— Какой рыцарь? — спросила Жанна.

— Тот, что вошел в церковь, — ответил Дюран.

— Я его не видела, — сказала Жанна.

— Если ты и не видела его, — продолжал ее собесед­ник, — то должна была, по крайней мере, слышать его, ибо в своей кольчуге и железных сапогах он наделал столько шуму, что даже священник обернулся, чтобы посмотреть, кто это так входит.

— Я ничего не слышала, — сказала Жанна.

— Если ты его не видела и не слышала, — раздраженно прервал ее Жак, — то что же ты тогда делала и о чем думала?

— Я молилась и думала о спасении моей души, отец, — кротко ответила Жанна.

— Ну что ж, если ты его не видела, то посмотри, ибо вот он, — снова заговорил Дюран, показывая ей пальцем на рыцаря, в эту минуту показавшегося в дверях церкви.

— Это он! — воскликнула Жанна, побледнев сильнее обычного и опираясь на руку своего младшего брата так, словно чувствуя, что ноги могут ей отказать.

— Кто, он? — спросил Жак с удивлением, смешанным с беспокойством.

— Капитан Робер де Бодрикур, — ответила Жанна.

— А что это за капитан Робер де Бодрикур? — спросил Жак, удивляясь все более и более.

— Храбрый рыцарь, — отвечала Жанна, — который отстаивает в городе Вокулёр дело славного дофина Карла.

— И кто же сказал тебе все это? Глупая болтунья, вот кто ты такая! — вскричал Жак, не силах больше сдержи­вать свой гнев.

— Это он, — повторила Жанна. — Вот и все, что я могу сказать вам, отец; ибо те, кто сказал мне это, не могут ошибаться.

— Ей-Богу, я все это разузнаю, — заявил папаша Дюран, — и если этот ребенок сказал правду, то я с завя­занными глазами буду верить всему, что ей будет угодно рассказывать мне впредь.

С этими словами папаша Дюран покинул тех, с кем он беседовал, и, обнажив голову, со шляпой в руке, пошел навстречу рыцарю, который уже взял из рук пажа пово­дья и готовился сесть на лошадь. Увидев, что прибли­жающийся крестьянин явно намерен заговорить с ним, рыцарь оперся рукой на переднюю луку седла, скрестил ноги и стал ждать.

— Мессир рыцарь, — самым вкрадчивым голосом, на какой он был способен, начал папаша Дюран, — если вы и вправду, как тут сейчас кое-кто сказал, тот самый отважный капитан Робер де Бодрикур, о ком мы так наслышаны, то, я надеюсь, вы позволите бедному кре­стьянину и арманьяку до мозга костей спросить вас: не прибыли ли вы со стороны Луары и не могли бы вы сообщить нам какую-либо добрую весть о нашем госпо­дине Карле Седьмом?

— Друг мой, — ответил рыцарь более любезным тоном, чем знать обычно разговаривала с подобными людьми, — я действительно капитан Робер де Бодрикур, и тот, кто назвал тебе мое имя, не обманул тебя. Что же до ново­стей о короле, то они неутешительны, ибо после событий на мосту Монтро дела в несчастном Французском коро­левстве с каждым днем все хуже и хуже.

— И все же извините, мессир, что столь бедный чело­век, как я, обращается к столь важной особе, — продол­жал осмелевший от тона рыцаря папаша Дюран, — но мне кажется, что дела пошли лучше после того, как господин коннетабль Артур де Ришмон расправился с сиром де Больё и поставил подле нашего горячо люби­мого короля сира Жоржа де Ла Тремуйля.

— Увы! Все обстоит совсем не так, и вы вправду весьма нуждаетесь в новостях, друг мой, если вам известно лишь это, — промолвил рыцарь, качая голо­вой. — Сир де Ла Тремуйль поступил еще хуже, чем сир де Больё, ибо, стоило ему снискать милость короля, как он тотчас воспользовался ею, чтобы удалить коннета­бля, и так опутал своими сетями короля, что — да про­стит ему Господь! — монсеньор Карл теперь видит все не иначе, как глазами своего фаворита, и подле него не осталось никого, кроме Танги дю Шателя, президента Луве и метра Мишеля Ле Масона — дьявольской тро­ицы, ведущей его прямо в ад.

— Но я полагал, — продолжал Дюран, постепенно ока­завшийся в окружении всех жителей деревни и чрезвы­чайно гордившийся тем, как любезно разговаривал с ним рыцарь, — что король Шотландии обещал послать во Францию своего кузена Джона Стюарта с многочислен­ным войском на помощь отважным капитанам, которые, подобно вам, не сделались ни англичанами, ни бургунд­цами и все еще противостоят врагу.

— Шотландцы, ирландцы, англичане, — пробормотал мессир Робер де Бодрикур, — все это собаки из одной псарни, и травят они, боюсь, одного и того же зверя. Если Французское королевство падет окончательно, то вы еще увидите, как все они сообща будут рвать его на куски, словно стая, бросающаяся на добычу. Впрочем, какую бы расторопность ни проявили теперь эти шот­ландцы, я боюсь, что, даже если предположить, что они придут, им все равно не поспеть вовремя, чтобы спасти славный город Орлеан, этот