Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман

Краузе не мог поверить своему счастью. Через соученика, ныне комиссара криминальной полиции Гамбурга, он отыскал отличную, как было принято говорить, гарсоньерку, большую студию с видом на воду, в недавно отремонтированном доме прошлого века. Передавая ему ключи, Вольфганг подмигнул:

– Кованый балкон, кухня с американской техникой, уборщица приходит два раза в неделю…  – Краузе отмахнулся:

– С уборкой я справлюсь сам, я не белоручка В гостинице «Талия», в четырнадцать лет, я начал с должности судомойки…  – Фридрих никогда не забывал упомянуть в интервью о рабочем происхождении, о раннем сиротстве:

– Я защищаю права трудящихся, – горячо говорил он, – не потому, что я левый. Наоборот, я считаю, что левые тянут Германию в опасную пропасть. Нет, я христианин, католик, я ненавижу коммунизм. Но я считаю, что наша страна возродилась из мрака и пепла только благодаря нашей организованности и дисциплине. Немцы восстановят традиции предков, наша страна займет принадлежащее нам по праву место мирового лидера…  – Феникс одобрял его речи:

– Когда вы пройдете в парламент, – замечал глава движения, – вы станете ментором, наставником Адольфа. Но это еще лет десять, мальчик должен завершить образование…  – к сорока годам Фридрих собирался завести семью:

– Феникс не станет возражать, – сказал он себе, – в конце концов, она наполовину японка. Фюрер учил, что японцы – арийцы востока. Она аристократка, ее род уходит корнями в далекое прошлое. Еврейская кровь не важна, дело в воспитании…  – увидев в аэропорту малышку, он хмыкнул:

– Ее не сравнить с Ханой. Она может обвеситься золотом, как жена Штрайбля, но по глазам видно, что она плебейка…  – бывший патрон Краузе прилетел в Гамбург один. Фрау Штрайбль пребывала на альпийском курорте:

– Матильда устает, – объяснил адвокат, – у нее много обязанностей в благотворительных организациях, в церкви. Герберту пятнадцать, она много занимается ребенком. Надо дать ей отдохнуть…  – Краузе подозревал, что фрау Штрайбль делает очередную косметическую операцию:

– Ей пятьдесят, она ровесница мужа. Она опасается юных прелестниц. Как говорится, седина в бороду, бес в ребро…  – Фридрих тоже заметил заинтересованные глаза Штрайбля:

– Ему понравилась малышка, – удивился адвокат, – не ожидал от него пристрастия к пышным формам…  – ожидая объявления о посадке цюрихского рейса, Штрайбль нарочито небрежно заметил:

– Видели вы девушку в брюках, темноволосую? Она стояла у табло. Это, кажется, певица с афиш оперы, миссис Майер-Авербах…  – Краузе кивнул:

– Именно она. Мы будем на представлении…  – Фридрих заказал ложу, – я могу вас познакомить, если хотите. Я ее знаю, мы несколько раз встречались…  – Штрайбль повертел чайную ложку:

– Может быть, в другой раз. Я попрошу ваших рекомендаций, герр Краузе, в более удобное время…  – Фридрих скрыл улыбку:

– Здесь будет его парень. Ему неудобно при сыне приударять за мисс Адель…  – Герберт проводил семестр в Цюрихе, в школе, где учился Адольф Ритберг фон Теттау. Феникс разрешил племяннику навестить Гамбург:

– Хотелось бы начать его знакомство с рейхом со столицы, то есть с Берлина, – сухо сказал глава движения по телефону, – но такая поездка преждевременна с точки зрения безопасности. Он подружился с Гербертом, пусть мальчики побудут под вашим присмотром…

Штрайбль с сыном и Адольф жили в соседних номерах люкс, в бывшем пристанище Фридриха, гостинице «Талия»:

– Мне надо проследить, что на датской границе все идет по плану, – напомнил себе Краузе, – надо встретиться с партайгеноссе Манфредом…  – неприметный работник городской мэрии отвечал за выявление предателей дела фюрера и рейха, – надо поработать с документами, которые везет Адольф…  – Краузе отказался от уборщицы, не желая рисковать:

– Сейфа в квартире нет, бумаги мне никак не спрятать. Хана никогда не заглянет в мои вещи, она выше такого. Да и зачем это ей? Она здесь ради меня, она меня любит…  – мадемуазель Дате отказалась от кресла в опере:

– Мне надо готовиться к концертам, к новой роли на Бродвее, – объяснила девушка, – я не хочу отвлекаться, милый. Вы будете рядом, это мне поможет…

Квартира сдавалась с обстановкой, но Краузе все равно купил самое дорогое постельное белье и полотенца, свечи ручной работы и ее любимые белые розы. Холодильник он забил бутылками шведской водки и британского джина:

– Кофе, не забыть забежать за кофе перед ее приездом. Она любит свежий помол, на кухне стоит итальянская машинка…  – он очнулся от довольного голоса Штрайбля:

– Лето мы проведем в Италии. Синьор Ферелли, вы должны его помнить…  – Краузе кивнул, – пригласил нас на семейную виллу, на побережье. Его сыну, Микеле, восемнадцать, прошлым годом он поступил в университет. Нас ждет аудиенция с Его Святейшеством в Кастель-Гандольфо…  – Штрайбль набожно перекрестился. Фридрих развел руками:

– Меня летом ждут только процессы, герр Штрайбль. Но я еще не сделал себе имя, в отличие от вас…  – бывший патрон потрепал его по плечу:

– Когда станете министром юстиции, не забудьте об мне. Я всегда считал, что вы далеко пойдете, герр Краузе…  – он взглянул на часы: «Вот и цюрихский рейс, точно по расписанию».

– Mann und Weib, und Weib und Mann, Reichen an die Götter an…

Стены в старинном доме по соседству с восстановленным зданием гамбургской оперы были толстыми, но Инге все равно слышал звук фортепьяно. Генрик и Адель пели дуэт на два голоса. Чету Майер-Авербах поселили на последнем этаже, в просторной квартире с дубовыми половицами и белеными стенами:

– Курим только на крыше…  – предупредил Инге свояк, показывая апартаменты, – ваша спальня, отдельная ванная, выход на террасу, где в скором будущем нас ожидает большая вечеринка…  – свояк подмигнул ему:

– Если бы я не знал, что Адель принимает лекарства, я бы решил, что она ждет ребенка, – подумал Инге, – Генрик в хорошем настроении…  – свояк выглядел выспавшимся и отдохнувшим. На крыше, среди кадок с оливами, трепетал бронзовый холст шатра:

– Удивительное путешествие в страну сказок, – заметил Генрик, – прием в честь нашей премьеры, новой коллекции Сабины, ее корнеров в здешних магазинах…

Оформлением вечеринки занималась тетя Клара. После Песаха в Израиль, на виллу Авербахов, по начали приходить пухлые конверты с эскизами. Сабина висела на телефоне, обсуждая с матерью детали убранства шатра и меню:

– До войны, в Праге, тетя Клара рисовала декорации для постановки «Волшебной флейты»…  – вспомнил Инге, – кое-какие детали она взяла оттуда…  – шатер отделали золочеными флагами, трепещущими на свежем ветру:

– Мы зажжем фонари, тоже бронзовые, – Сабина показывала им эскизы, – зона отдыха, с подушками и циновками, за ней ставят бар…  – кроме бармена и официантов, на вечеринку приезжали фокусник и гадалка:

– Я исполняю «Грёзы» Шумана…  – Тупица повел рукой в сторону рояля в гостиной, – инструмент останется в квартире, мы распахнем окна…  – Адель добавила:

– Я спою арию из оперы, а потом настанет время танцев…  – приглашенные гамбургские музыканты играли рок. На крыше ожидалось две сотни человек:

– Журналисты, пишущие о моде и музыке…  – Сабина загибала пальцы, – редакторы газет, представители больших магазинов, артисты, светские львы и львицы…  – девушка хихикнула. Инге успел пролистать Bild, где вечеринку называли еще невиданной для Гамбурга:

– Сезон закрывается очаровательной фантазией, страной чудес, где царят жители музыкального Олимпа и королева модных прилавков…  – в апартаментах болтались фотографы. Сабина давала интервью и встречалась с закупщиками. Слушая сильное сопрано Адели, Инге прислонился к косяку двери:

– Если она не занята с гостями, она пропадает в мастерских. В Израиле я ее тоже совсем не видел…  – он понимал, почему жена избегает оставаться с ним под одной крышей. К спальне прилагалась не только ванная, но и гардеробная с узкой кушеткой. Он кинул взгляд в сторону запертой двери:

– В Герцлии у Генрика с Аделью пять спален, мы с Сабиной могли днями не сталкиваться. Я часто ночевал в лаборатории, в Реховоте…  – он взъерошил коротко стриженые