Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман

рыжие волосы, – в Кембридже я тоже могу оставаться на ночь в колледже…  – Инге, будущему главе кафедры, полагалась служебная квартира:

– Так больше нельзя, – он сжал кулаки, – с ноября все тянется, с тех пор, как я вернулся из России, и все ей рассказал, ничего не скрывая. Полгода прошло, так больше нельзя…  – он не мог выполнить просьбу жены:

– Не просьбу, требование, – поправил себя Инге, – я говорил тете Марте о встрече с Пенгом, – письмо от китайца пока не приходило, Инге и не надеялся на весточку, – рассказал о его знакомцах Левиных, отдал ей тетрадку Марты, описал случившееся в Новосибирске…  – Инге покраснел, – но в этом я признаться не могу, мне стыдно…  – Сабина настаивала именно на признании:

– Ты обязан описать и эту…  – жена запнулась, – эту девушку, обязан упомянуть, что Генрик тоже с ней виделся…  – Инге хмуро сказал:

– Она сидела за нашим столом на банкете, Генрик ее пригласил. Они вообще могли больше не столкнуться…  – Сабина раздула ноздри:

– Нечего гадать. Тетя Марта обязана обо всем знать, она вызовет Генрика, расспросит его. Если эта девушка напоминала покойную тетю Розу, то, может быть, она имеет отношение к Левиным…  – Инге отозвался:

– Она точно имеет отношение к Лубянке…  – Сабина с треском захлопнула альбом для эскизов:

– Тем более позвони ей…  – Инге вздохнул:

– За полгода я так ничего и не сделал. Полгода, как мы с Сабиной живем раздельно…  – в передней раздался лязг засова. Сабина крикнула:

– Адель, Генрик, взгляните на пробный оттиск конверта для пластинки…  – гостям вечеринки дарили сингл, как выражался Генрик, – небольшой диск с песнями Шуберта, записанный весной:

– С брелоками для ключей тоже все идет отлично…  – гости получали связку осенних листьев, золоченой и бронзовой кожи, из новой коллекции Сабины, – к следующей неделе все будет готово…

Рояль утих. Инге услышал шаги в коридоре. Сабина носила твидовый костюм цвета спелых ягод. Короткая юбка открывала загоревшие на израильском солнце колени. Кинув большую сумку на пол, она достала из кармана связку ключей. Инге откашлялся:

– Сабина, как ты…  – бросив через плечо: «Позвони тете Марте», жена скрылась в гардеробной.

– Mann und Weib, und Weib und Mann, Reichen an die Götter an…

На кухне квартиры приглушенно играло радио. Сабина следила за стальной кастрюлькой на плите. В пузырьках закипающей воды поблескивал стеклянный шприц. Достав из кожаного несессера ампулу, Адель ловко надломила носик:

– Запись, – она задумалась, – пятьдесят восьмого года. Жалко мистера Ланца, он умер совсем молодым…  – Сабина поняла, что еще не слышала ничего красивее. Голоса сестры и покойного тенора сливались в мощную волну:

– Вместе мужчина и женщина достигают Божественной гармонии…  – она прикусила губу, – как Инге мог так поступить? Он меня любит, я всегда верила ему, я не могу и подумать о ком-то другом…  – Сабина вспомнила тихое утро в приморском пансионе под Инвернессом:

– Почти десять лет, как мы женаты, – она шмыгнула носом, – говорят, что это опасное время. Инге молодой мужчина, он хочет детей, а я ничего не могу ему дать…  – Сабина прислонила трость черного дерева к плите. На фотосессиях и интервью, на встречах с заказчиками, она избегала пользоваться костылем, как она про себя называла трость:

– Это плохо для имиджа, – вздохнула девушка, – я тоже всегда на сцене, как и Адель…  – в квартире царила тишина. Генрик уехал на раннюю репетицию, Инге работал:

– Мы с ним живем, словно соседи…  – Сабина незаметно вытерла лицо рукавом халата, – на вилле в Герцлии мы почти не сталкивались…  – Сабина не могла заставить себя забыть об измене мужа. Женские журналы советовали не обращать на такое внимания:

– Случайные связи не могут разрушить крепкую семью, – наставлял кто-то из журналистов, – не вините вашего мужа, у него, как и у всех мужчин, другие потребности. Для женщины эта сторона брака менее важна. Думайте о детях, не лишайте их отца. Простите ему ошибку, двигайтесь дальше…  – щипцы в руке Сабины задрожали:

– Мне не о ком думать. У нас нет детей и никогда не появится. Если я подам на развод, Инге согласится, он чувствует свою вину. Но он быстро женится, он великий ученый. Всегда найдется студентка, которая почтет за счастье гладить ему рубашки и рожать детей…

Сабина помнила, что ей почти тридцать:

– Даже не это главное, – она вытащила шприц на салфетку, – главное, что у меня кости держатся на стальных болтах, что после тяжелого дня я не могу ходить, – Инге носил ее в ванную на руках, – что у меня никогда не будет сына или дочки…  – Адель приподняла полу шелкового, затасканного халата:

– Здесь есть свободное место…  – белая кожа сестры расцветилась желтыми, синими, пурпурными пятнами:

– Я отказалась от костюмерши, – грустно заметила Адель, – иначе оперные сплетницы всем бы раззвонили, что Генрик меня бьет…  – Сабина тоже носила старый байковый халатик, с выцветшими рисунками мишек и кроликов:

– Я его помню, – удивленно сказала Адель, пока Сабина набирала лекарство, – ты его сшила в пятидесятом, что ли, году…  – девушка помолчала:

– У тебя такие же мерки, как в шестнадцать лет…  – Сабина протерла место укола спиртом:

– Ты похудеешь, милая. Курс лечения закончится, у вас появится дитя…  – она дернула губами, – и ты похудеешь…  – Адель отозвалась:

– Для голоса эти десять килограмм лучше, а во время беременности все певицы звучат сильнее. Гормоны влияют на манеру пения…  – она обернулась:

– У тебя легкая рука, я ничего не заметила…  – Сабина вернула шприц на салфетку:

– После ее плена у нее тоже изменился голос. Я слышала, что говорил маэстро Бернстайн. Она звучала, как взрослая певица, а не как подросток…  – Сабина запретила себе говорить с сестрой о том времени:

– Она отказалась от медицинского осмотра, по понятным причинам. Но не только поэтому. Может быть, у нее было дитя в Сирии. Наверное, малыш умер, она бы не оставила новорожденного в руках нацистов. Бедная Адель…  – Сабина понимала, что сестра никогда не отдаст ей ребенка:

– Даже если бы он родился благодаря Инге. Я бы тоже не смогла расстаться с моим малышом. Но если мы с Инге разведемся, и такого не случится…  – она услышала тихий голос сестры:

– Помнишь, когда покойный дядя Питер привез Инге в Лондон, у него случались кошмары…  – Сабина кивнула:

– Король попросил его пойти к мисс Фрейд, где он все и рассказал. Кошмары прекратились, ему стало легче…  – Адель взяла ее за тонкую руку:

– И сейчас станет легче, милая, что бы ни случилось. Тогда все мы были рядом с ним, а теперь это твоя обязанность. Вы не венчались, не стояли под хупой, но все равно, как сказано, в горе и радости. Он был с тобой, когда ты страдала, но страдания случаются не только с телом. Ты моя сестра…  – Адель, потянувшись, обняла ее, – я все вижу по твоему лицу…  – Сабина прижалась щекой к теплой щеке:

– Помнишь, когда мы только переехали в Лондон, мы спали в одной кроватке? Пауль устраивался на полу, в другой комнате жили мама и дядя Людвиг, там стояла колыбелька Аарона… Тетя Юджиния покойная привезла ее с Ганновер-сквер, в ней лежал еще дядя Питер…  – Адель покачала ее:

– Томас кочевал по комнатке, он спал то с нами, то с Паулем. Мы уговорили маму завести кролика в садовом сарайчике. Мама смеялась, что у нас в семье двое толстяков, Аарон и кролик. Мы его закармливали травой. Теперь Аарон женился, как время летит…  – Сабина вытерла глаза:

– Я сейчас, милая. Сейчас вернусь…  – взяв трость, прихрамывая, она заторопилась к спальне:

– Адель права, легче отойти в сторону или развестись. Но я не имею права так поступать,