Пружина для мышеловки - Александра Маринина

– Майя Витальевна, я могу сейчас к вам приехать? Нам нужнопоговорить.

– Да,– мне показалось, что она немногорастерялась,– да, конечно, Игорь, приезжайте.

* * *

Мне показалось, что она постарела за те несколько дней, чтоя ее не видел. Ведь я был у Истоминой совсем недавно, когда показывал ей фотографиюЗабелина, а будто десять лет прошло. Наверное, у нее что-то случилось. Может,пресловутый дядя Жора очередной фортель выкинул, опозорил племянницу передпосторонними, назвал, например, ее воровкой, как когда-то при мне, воровкой,обобравшей его до нитки и оставившей старика без крыши над головой, а людиповерили, и она теперь переживает.

– Пойдемте в кабинет,– она указала рукой на дверькомнаты, в которой я еще ни разу не был,– у мужа гости, он с ними вгостиной…

Ну наконец-то, а то я уж стал подумывать, что МайяВитальевна с мужем вообще не живет. Мы общаемся с ней уже полгода, даже чутьбольше, а господин Чаинов так и оставался для меня фигурой полумифической, яего ни разу не видел.

То, что Истомина поименовала «кабинетом», оказалось совсемкрохотной комнатушкой, две трети которой занимал письменный стол с компьютером.Кругом громоздились бумаги, папки, рукописи, на полу высокими, угрожающимивот-вот рухнуть, стопками сложены книги.

– Извините, здесь так тесно,– смущенно произнесла МайяВитальевна,– все времени нет порядок навести.

– Ваш кабинет? Или супруга?

– Мой. Для двух кабинетов у нас нет места, муж работает восновном у себя в лаборатории, домой только ночевать приходит. Это, конечно, неочень удобно, но что же делать,– она развела руками.

Да, конечно, не будь дяди Жоры, профессор Чаинов мог быработать дома. Действительно, ничего не поделаешь.

Истомина уселась за стол, я примостился на стул, с которогопредварительного снял ворох тяжеленных папок.

– Майя Витальевна, вы отдаете себе отчет в том, чтопроисходит?– строго начал я.

– Нет,– она удрученно покачала головой.– Яничего не понимаю. Если я не ошиблась и тот человек, которого показали потелевизору, был у меня и назвался Клюевым… Я не понимаю, зачем это было нужно.

– Могу только предположить. Этот человек надел парик,наклеил усы и пришел к вам под чужим именем и под надуманным предлогом, чтобыпоинтересоваться вашими набросками и дневниками тридцатилетней давности. Он непредставлял никакого издательства, никто в Испании не собирался это переводитьи издавать, но он готов был заплатить немалые деньги за то, чтобы посмотреть, очем вы размышляли и писали, когда были начинающим автором. Подумайте, МайяВитальевна, что это может быть.

– Ума не приложу,– растерянно сказала она.– Ачто это может быть? Что могло его интересовать в моей жизни того периода? В нейне было ничего интересного. Училась в Литинституте, работала в газете, многописала… Встречалась с Женей, собиралась за него замуж, потом вышла. Первогоребенка родила. Больше ничего не было.

– Было, Майя Витальевна. В вашей жизни была Елена Шляхтина,с которой мы так и не разобрались до конца. Чем больше мы узнаем об этойдевушке, тем больше у нас возникает вопросов. И господин Ситников, он же КлюевСергей Иванович, очень хотел знать, что вам известно о Елене. В ее жизни былакакая-то тайна, и ему важно было понимать, поделилась она этой тайной с вамиили нет. Так как, Майя Витальевна? Она с вами поделилась?

Истомина старела прямо на глазах, стремительно и, как мнеказалось, необратимо. Она уже никогда не станет прежней, даже когда пройдетвремя и все забудется, она так и останется старухой, сгорбленной, дрожащей ислабеющей.

– Нет,– глухо проговорила она, не глядя на меня.

– Нет? Не поделилась?

– Нет,– повторила она чуть тверже.

– Но вы все равно узнали,– я не то спросил, не тоутверждал.

– Я… догадалась.

– Когда?

– Недавно.

– А точнее?

– Когда вы показывали мне фотографию того милиционера.

– Личко?

– Нет, другого. Два дня назад.

– Забелина?

– Да, кажется… Я не запомнила фамилию.

– Значит, вы все-таки его узнали?

– Узнала?– она посмотрела удивленно и непонимающе ипокачала головой.– Нет, нет, я его не вспомнила. Но в тот момент всесложилось… Хотя должно было сложиться раньше… Я не подумала… вернее, я нехотела об этом думать. Так будет честнее. Я не хотела.

Наконец она взглянула на меня прямо и открыто, и мнепоказалось, что это стоило ей огромных усилий.

– Я должна была догадаться еще тогда, когда вы сказали, чтоу Лены был брат.

– Вы действительно этого не знали?

– Нет. Я вас не обманываю, я действительно не знала. Мнепридется вам рассказать… Об этом никто не знает, кроме меня и дяди Жоры.

* * *

В квартире своей подруги Майи Лена Шляхтина храниларукописи. И те, которые посылала на творческие конкурсы, и другие, над которымиработала в свободное время. Она хотела стать писателем и была уверена, чтосумеет добиться своего, даже если не получит необходимого образования.

– То, что вы все пишете,– она презрительно морщиланосик,– это жуткая преснятина. Соли нет, перца нет, специй нет. Какрезиновые макароны без ничего. То, что я напишу, произведет эффектразорвавшейся бомбы. Вот увидишь. Чтобы хорошо писать, не нужно знать историюлитературы и всякие там никому не нужные премудрости про стиль и композицию,нужно знать жизнь. Никто из вас ее не знает, вы же все идеологическистерильные, как кастрированные кошки, живете в башне из слоновой кости иразмышляете над смыслом жизни, которой не живете.

Она никогда не показывала Майе свои рукописи, не просила еепочитать, не интересовалась ее мнением. Майя как человек деликатный выделилаЛене один ящик своего письменного стола, закрывающийся на ключ. Конечно, ключиот всех ящиков были одинаковыми, и вполне можно было открыть другим ключом и полюбопытствовать,но Майя, во-первых, никогда не была любопытной, а во-вторых, физически не моглаприкоснуться к чужой вещи без разрешения хозяина. Она уважала право подруги наскрытность и ни разу не попыталась это право нарушить.

После гибели Елены Майя ящик открыла. Начала читать иудивилась. Там не было ничего такого, что могло бы произвести «эффектразорвавшейся бомбы». Чудовищный убогий язык, полное отсутствие стиля. И вотэто Лена посылала на творческие конкурсы? Не удивительно, что ее никуда не приняли.

Майя была человеком добросовестным и решила на всякий случайпрочесть все. А вдруг там действительно найдется что-то потрясающее? Можно былобы написать статью в «Литературную газету» о трагически оборвавшейся жизниталантливого человека и опубликовать, пусть даже и посмертно, самый яркийотрывок. При жизни Леночке не удалось стать писателем, так пусть хоть послесмерти, хотя бы частично…