Преследуя Аделин - Х. Д. Карлтон

болтается хрустальный бокал с янтарной жидкостью.

Он выглядит навеселе. Его румяное лицо раскраснелось, а глаза начали немного стекленеть.

– Пожалуйста, располагайтесь, – говорит он, указывая на роскошный кожаный диван рядом со своим столом.

Мы с Зейдом присаживаемся, и мужчины сразу же заводят разговор о вечеринке. Я вставляю свои пять копеек, когда это необходимо, и говорю о том, как красивы люстры и какие восхитительные экспонаты украшают его дом.

Он радуется комплименту, и по его лицу расплывается улыбка.

– Все благодаря моей жене, разумеется. Ей нравится тратить мои деньги, и если украшение этого дома доставляет ей удовольствие, то я могу с этим смириться, – шутит он. Его тон весел, но слова звучат снисходительно и подразумевают под собой претензию. – Уверен, ты в курсе, как сильно дамы любят наши денежки, а, Зак?

Вот она – вишенка на торте его женоненавистничества. Держу пари, что на вкус он напоминает содранную кожу и кровоточащее сердце.

Зейд улыбается, почти первобытно и опасно.

– Это небольшая цена за то, что взамен они каждый день дают нам кое-что бесценное. И если ты спрашиваешь меня, я бы сказал, что недостоин этого, но поскольку я эгоистичный ублюдок, то я все равно приму этот дар, – загадочно отвечает он.

Не знаю, откуда я это знаю, но я точно понимаю, о чем он говорит.

О любви.

Любовь бесценна. Как доказали гнусные сделки Марка, девушку можно купить, множество их, независимо от того, принуждают их или все происходит по согласию. И несмотря на все способы, которыми Зейд ставил меня на колени перед ним, единственное, чего он когда-либо действительно от меня хотел, – это взаимности. Потому что это единственное, что он не может взять или забрать силой.

Он может заставить мое тело подчиниться ему, но он не может заставить мое сердце биться ради него.

И по иронии судьбы, похоже, именно этого он и хочет от меня больше всего.

Марк понимает это так, как поняло бы большинство мужчин. Он смеется и подмигивает мне, как будто точно знает, насколько бесценной может оказаться моя киска. Но если бы мне пришлось предполагать, к какому типу мужчин относится Марк, уверена, он бы в мгновение ока предложил за меня цену.

– Я прекрасно понимаю, о чем ты, – хихикает он.

Да неужто, говнюк?

Я пожимаю плечами.

– Думаю, ты счастливчик, Марк. Один взгляд на Клэр, и сразу становится понятно, что она сильная и способная женщина. А такие – самые опасные, – я подмигиваю, но прекрасно понимаю, что останусь неуслышанной. Марку слишком комфортно в патриархате, чтобы задуматься о том, что однажды ночью Клэр может воткнуть нож ему в шею, пока он спит.

Марк посмеивается, но понимает намек и закрывает рот. По крайней мере, он не настолько глуп, чтобы не почувствовать смену настроения.

Зейд выглядит спокойным и собранным, но я чувствую, что зверь в его душе мечется туда-сюда, ожидая, когда его выпустят на свободу. Вижу это по едва заметно сжатому кулаку и по тому, как его улыбка становится угрожающей и дикой. Я чувствую исходящую от него энергию, несмотря на спокойствие, которое он излучает.

Почему желание Зейда убить человека за какой-то мерзкий комментарий, который произнесло бы большинство мужчин на его месте, заставляет меня захотеть повторить то, что он вырвал у меня на моей подъездной дорожке? На этот раз я буду гораздо более… заинтересованой.

Ненавижу его.

– Итак, Аделин, о твоей прабабушке. Джиджи была красивой женщиной. Несмотря на то, что я был маленьким мальчиком, я отчетливо это помню, – продолжает он.

Восхождение на гору потребовало бы меньше усилий, чем те, которые я прилагаю, чтобы не закатить глаза на его реплику.

Это и должно было быть тем, за что ухватился Марк? Джиджи была красивой, но кого, черт подери, волнуют личностные характеристики, а?

Я откашливаюсь и натягиваю улыбку.

– Да, была.

Марк откидывает голову назад, словно погружаясь в воспоминания.

– Да, я помню ее запоминающиеся накрашенные губы. Не думаю, что когда-либо вообще видел ее без этой помады.

– А ты помнишь что-нибудь о ее убийстве? – спрашиваю я, пытаясь не терять надежду.

– Я помню, как Джон был совершенно раздавлен, когда обнаружил ее. Он был почти в истерике, и моему отцу потребовалось несколько часов, чтобы успокоить его, чтобы тот рассказал ему, что произошло.

– Ты сказал, что твой отец думал, что это был Джон, но как думаешь, мог ли это быть кто-то другой? – с нажимом спрашиваю я.

Я уже знаю то, что мой прадед был вне себя. В полицейском отчете есть комментарий, что они грозились ввести ему успокоительное.

Что я действительно хочу узнать, так это то, что об этом деле знал его отец. Может быть, он знал что-то, что не попало ни в один из документов.

Он пожимает плечами.

– Из того, что я помню, он полагал, что она тайком от Джона виделась с каким-то мужчиной. Но отец не смог выяснить, кто это был, так что они это не расследовали. Но мой отец был почти уверен, что именно это и стало причиной срыва Джона и убийства Джиджи.

Я кривлю губы, бросаю взгляд на Зейда и вижу, что он тоже смотрит на меня с непроницаемым выражением лица.

Он листал ее дневники и знает, что у нее был преследователь. Но не похоже, чтобы Марк или его отец были в курсе, что меня нисколько не удивляет. Дневники Джиджи ведь лежали в сейфе за фотографией. У полиции не было причин думать, что она прячет что-нибудь подобное.

Я размышляю, стоит ли мне рассказывать о том, что известно мне. Может быть, у Марка есть какие-то права, чтобы заглянуть в дневники и посмотреть, что он сможет обнаружить. Но как только эта мысль приходит мне в голову, я тут же отбрасываю ее.

Марк не слишком приятный тип. И он бы только дразнил меня этими книгами, чтобы дурить дальше. Я уверена, что никогда больше не увижу дневники, если отдам их ему.

Кроме того, я уверена, что у Дайи гораздо больше возможностей раздобыть информацию, чем у Марка. Отец Марка наверняка мертв, раз он говорит о нем в прошедшем времени, и я уверена, что те офицеры, которые занимались этим делом, тоже уже умерли или близки к этому.

Джиджи умерла в сороковых, так что этому делу уже семьдесят пять лет.

– Почему Фрэнк тогда поверил, что это был Джон, а не кто-то другой?

Марк откидывается в кресле, его остекленевшие глаза смотрят вдаль.

– Сера была старше меня на шесть лет. Она была подростком,