Панк-Рок. Устная история - Джон Робб

Сьюзи Сью:

До того, как мы побывали на шоу Билла Гранди вместе с Pistols, и до того, как в панк вцепились таблоиды, был такой нормальный страх перед нашим появлением. Забавно, как этот страх быстро превратился в ненависть, стоило только феномену определиться — или, по крайней мере, считаться определенным и законсервированным. Как-то я взяла на прокат в Berman's & Nathan's костюм, чтобы пойти на концерт Roxy Music в Уэмбли Арена в 1975 году (нечто среднее между русалкой и девочкой из хора — фиолетовые блестки и шлейф в виде рыбьего хвоста.) Я так и не переоделась в туалетах станции Чаринг Кросс. Я так и поехала в город. На меня, конечно, посматривали удивленно, но чаще люди просто отводили глаза. Мне кажется, что люди чувствуют эту твою целеустремленность и не решаются тебя трогать. Но все это изменилось, как только на панк набросились медиа. И тогда реакция публики стала действительно оскорбительной.

Менси:

В Сандерленде в то время была очень маленькая панк-тусовка. Нам часто доставалось. Однажды меня хорошо отметелили в Джарроу, и в Сандерленде мне тоже досталось. То, что писали в газетах о возмутительном поведении панков, только подливали масла в огонь. Люди нападали на тебя на улицах. Нас пинали и били. У меня была прическа иглами и кожаная куртка. Когда я стал играть в группе, новость об этом распространилась со скоростью лесного пожара, и люди часто на нас набрасывались за то, что мы были панками.

Потом панк становился все более популярным, и стало приемлемым нас слушать, особенно среди футбольных фанатов — им нравились вещи, где пелось о «полицейском беспределе» — так что круг замкнулся: сначала они нас избивали, а потом стали нашими поклонниками.

Первый концерт, на котором я играл, состоялся в молодежном клубе в Саут Шилдс, потом в Джарроу — все это были маленькие площадки на протяжении всего 1977 года. Туда приходили серьезные люди. Внезапно у нас появилась масса фанатов: хулиганы, уголовники и прочие антисоциальные элементы. Мы прошли от неизвестности до нереальной популярности. Когда мы начинали, у нас было только шесть песен, и нам приходилось играть их дважды. У нас была одна классическая вещь — «Police Oppression». «Liddle Towers» появилась вскоре после нее, а еще «Leave Me Alone» и пара каверов типа «Let's Dance» Криса Монтеза.

Йен Браун:

Невозможно объяснить, какими были те времена. Тебя гоняли на улицах за то, что у тебя волосы торчали иглами и ты носил узкие джинсы. Тебе приходилось охотиться за вещами. Панковские шмотки нельзя было купить — в этом и заключался смысл DIY.

Джей Джей Бернел:

Песня Stranglers «Something Better Change» была олицетворением того времени. В ней подводятся итоги происходившего. Помню, как-то шел по улице на одну из сессий записи альбома No More Heroes, а с другой стороны улицы тедди-бойз швыряли в меня бутылками за то, что я был в узких джинсах или в чем-то вроде этого. Им просто не понравилось то, как я был одет. Они подошли ко мне, и я вырубил самого языкастого. Я подумал, что в 1977 году появились вещи, сильно раздражающие людей. Вот так вот все было.

Гай Трелфорд:

Когда Sex Pistols выпустили «God Save The Queen», юнионисты в основной своей массе восприняли песню как оскорбление монархии, а лоялисты объявили нас, панков, в антибританской позиции (может, в некоторых случаях, так оно и было, но определенно не во всех.) Когда Rudi играли в Стратерн Отеле вскоре после выхода сингла, Голливуд Ю Ди Эй (UDA была самой большой лоялистской парамилитаристской организацией) угрожали прийти туда en masse (всем скопом), чтобы убивать панков! К счастью, они так и не выполнили свою угрозу, однако этого было достаточно, чтобы завести панков и показать то, против чего мы выступали.

Через пару лет эта песня вернулась, чтобы преследовать нас. Я и пара моих друзей целый день пьянствовали. Закончили мы в баре за городом. В Северной Ирландии годами существовала традиция играть перед закрытием баров, пабов, клубов и кинотеатров национальный гимн «Боже храни королеву» в протестантско/юнионистско/лоялистских районах, и всем нужно слушать стоя. И в том баре получилось так. Под закрытие, когда группа начала играть национальный гимн, мы уже были вдрызг пьяные. Насколько я помню, мой приятель валялся пьяным на сидении, я блевал под столом, а другие двое начали петь «God Save The Queen» Pistols! Мы не знали, что в том баре сидела лоялистская парамилитаристская банда, и когда мы уходили, они вышли за нами и на автобусной остановке вышибли из нас все дерьмо!

Джон О'Нил:

Когда о Pistols заговорили, можно было видеть, что дело тут не только в музыке, но и позиции — в особенности в неуважительном отношении ко всему, это была фантастика. А еще они записывали потрясающие пластинки. Когда Джонни говорил, в его словах было очень много смысла — они задевали очень многих, и это было еще лучше. В Дерри большинство людей не воспринимали все это всерьез. А вот мы очень серьезно к этому относились, и было еще человек 20–30, которые тоже были в теме. Это были наши Beatles и Stones, наша музыка для нашего поколения.

Брайан Янг:

Панк вышел на поверхность из андеграунда благодаря всей той шумихе, которую устроила вокруг него пресса. В Белфасте стало еще опаснее, когда таблоиды подстегнули повальное увлечение панком. Здесь тоже религиозно-политическая обстановка добавляла пикантности. Считаться про- или антимонархистом могло очень испортить тебе жизнь.

Билли Брэгг:

Я проживал начало скучных семидесятых, и пришло время, когда мое поколение собиралось разобраться с теми вещами, которые хиппи так и не смогли реализовать. Мы переделывали нашу культуру более динамичным способом. Не думаю, что мы преуспели, хотя мы и пытались по-своему оставаться свободными, сказал он фразой из песни Clash! (Смеется.) Я по-прежнему вовлечен в политический процесс. Из 1977/78 у меня остался взгляд на мир, возникший в результате моих ощущений от силы и злости панка.

В Англии было много апатии, а с приходом панка многие захотели быть на переднем крае, который был виден куда отчетливее в те дни, чем сейчас. Нашей музыки не было на телевидении, ее не было в рекламе машин. Было только Radio One, да и те панк-рок не крутили.

У нас был только наш гнев. Люди были по-настоящему оскорблены тем, что мы делали, и это давало отличные ощущения. Людей могло оскорбить даже то, что ты не носишь обычные брюки, причем до такой степени, что тебя могли избить.

Страммер сказал одну великую фразу: «Каждое поколение должно искать собственные способы борьбы с тоской». Несколько лет назад я бросил ему эту фразу обратно, а он удивился: «Я что, правда говорил такое?» Он даже не помнил, что это говорил.

Они были самыми мерзкими, смешными, темными, непредсказуемыми, странными поп-звездами аутсайдерами. Самая отвязная группа во всем каноне панк-рока — брутальная волна злой и рычащей панк-психоделии, нарезанной на трехминутные куски чистой поп-магии. Эта мрачная позиция комбинировалась с убийственными мелодиями; их поза плохих парней и темная харизма были хорошим дополнением. Они говорили и пели о инопланетянах, карате, Юкио Мисиме, Льве Троцком, героине, Нострадамусе, крысах, воронах и отчуждении… Это была необычная группа.