Пелагия и красный петух - Борис Акунин

Первым был танец – не для домашних, не длягостей и уж тем более не для посторонних зрителей, а исключительно для самойсебя.

Превратиться в гармонию, в грациозноедвижение. Ощутить, как тело, прежде такое непослушное, ржавое, скрипучее,делается легче пуха, пружинистей змеи. Кто бы мог подумать, что на пятомдесятке, когда от собственной плоти, кажется, уже ничего нельзя ожидать кромепредательства и разочарований, только и начнешь сознавать, что за совершенныйорганизм твое тело!

В доме тихо-тихо. Левушка и Саломея нежатся вспальне, они встанут ближе к вечеру, когда смягчится зной. Антиноша плавает вбассейне, его из воды артелью бурлаков не вытащишь.

Каждый день, в послеобеденный час,предоставленная сама себе, Иродиада танцевала перед зеркалом, в полной тишине.Электрический вентилятор гонял по атриуму волны ароматизированного воздуха.Танцовщица выделывала pasнеописуемого изящества, по лицу ее сбегали капелькипота и тут же высыхали.

Полчаса абсолютного счастья, потом принятьвосхитительно холодный душ, выпить бокал смолистого вина со снегом, накинутьшелковый хитон – и на встречу со вторым наслаждением, в сады.

Но целиком отдаться движению сегодня никак неполучалось, а в голове, которая должна быть полна одной лишь музыкой, вихляласьмышиным хвостиком какая-то смутная, тревожная мысль.

П`опадет, погаснет,послышался вдруг Иродиадекартавый голос, и она остановилась.

Ах вот оно что.

Вчерашний разговор.

Нелепого человека в перепоясанном синейверевкой рубище привезли в город Збышек и Рафек, двое сумасбродных варшавян.Они гоняли наперегонки в колесницах вдоль моря и подобрали на шоссе бродягу,рассмешившего их своим видом. Выяснив, что странник прибыл из России, повели ксвоим русским друзьям – показать.

Она была дома одна. Левушка заседал вАреопаге, дети ушли на пляж.

Когда оборванец назвался Мануйлой,предводителем «найденышей», хозяйка развеселилась. Бедняге было невдомек, чтопо воле случая ей известно о смерти настоящего Мануйлы, которого убили, можносказать, почти на ее глазах.

Иродиада не спешила с разоблачением, поджидалаэффектного момента. Когда шалопаи-варшавяне повели бродягу смотреть город,Иродиада отправилась с ними.

Лже-Мануйла вертел головой во все стороны,беспрестанно ахал и удивлялся, сыпал вопросами. Збышек с Рафеком большегоготали и валяли дурака, так что роль гида исполняла Иродиада.

А женщин вы что же, совсем не признаете,недоумевал самозванец.

– Признаем и уважаем, – отвечала она. – У насна Западной площади есть Памятник жене Лота – нашли на берегу соляную колонну изаказали скульптору высечь из нее статую. Многие, правда, возражали противнагой женской фигуры, но большинство проявили терпимость. Мы ничего не имеемпротив женщин, только нам лучше без них, а им без нас.

Что же, и женский город тоже где-нибудь ееть,спросил «пророк».

– Пока нет, – объяснила Иродиада, – но скоробудет. Наш благодетель Джордж Сайрус намеревался купить для дев-женолюбиц землюна острове Лесбос, но греческое правительство не позволило. Тогда он придумалотстроить Гоморру – работы там уже начались. Мы будем дружить с нашимисоседками, как дружат люди и дельфины. Однако стихия дельфина – море, а стихиячеловека – суша, и потом, зачем же человеку и дельфину совокупляться?

Забавный пройдоха восхищался красотой построеки техническими усовершенствованиями, которых в Содоме имелось неисчислимоемножество: и электрический трамвай, ходивший от Акрополя до пляжа, исинематограф, и каток с искусственным льдом, и многое-многое другое.

Но больше всего фальшивого Мануйлузаинтересовали отношения между содомцами: есть ли у них семьи, или всяк живетсам по себе?

Иродиада, предвкушавшая миг разоблачения,вежливо ответила, что семей с детьми вроде ее собственной здесь очень мало.Некоторые живут парами, а большинство просто наслаждаются свободой ибезопасностью.

Потом Рафек и Збышек стали звать в Лабиринт,особенное место, где молодежь в темноте творит всякие непристойности. Иродиадане пошла, она уже вышла из возраста, когда человека занимают плотскиебезобразия, – теперь больше ценила чувства. К ее удивлению, бродяга в Лабиринттоже не захотел, сказал, что ничего нового в этих забавах нет, они были и уримлян, и у греков, и у вавилонян.

Так и получилось, что Иродиада осталась с нимвдвоем.

– Что, Божий человек, обрушит на нас Господьогнь и серу за эти прегрешения? – насмешливо спросила она, кивая в сторонуЛабиринта, из которого доносились хохот и дикие вопли.

За это навряд ли, пожал плечами «пророк». Ониведь друг друга не насильничают. Пускай их, если им так радостней. Радостьсвята, это горе – зло.

– Ай да пророк! – развеселилась Иродиада. –Может, ты тоже из наших?

Как же он ответил-то?

Нет, сказал, я не из ваших. Мне вас жалко.Путь мужчины, любящего мужчин, печален и ведет к отчаянию, потому чтобесплоден.

Он какими-то другими словами это сказал, менеескладно, но смысл был именно такой, и Иродиада от неожиданности вздрогнула. Поинерции попробовала пошутить:

– Бесплоден – оттого что у нас не можетпроизойти детей?

А он серьезно так: и от этого тоже. Но нетолько. Мужчина – черная половинка души, женщина – белая. Знаешь, от чеговозникает новая душа? Оттого, что из Божьего огня высекается маленькая искорка.А высекается она, когда две половинки души, белая и черная, тычутся друг вдруга, пытаются понять, одно они целое или нет. Вам же, бедным, своей половиныникогда не сыскать, потому что черное с черным не соединяется. Пропадет твояполудуша, угаснет. Тяжкая это доля – вечное одиночество. Сколько ни тычьтесьдруг в друга, искры не будет. Вот в чем беда-то: не в блуде тела, а взаблуждении души.

Иродиада и забыла, что собиралась посмеятьсянад самозванцем. Какая, в сущности, разница, кто он таков на самом деле?Бродяга заговорил о том, что она чувствовала и сама, только не знала, какобозначить.

Стала возражать.